— Чуть не сшиб, — пробормотал Ветлугин, вслушиваясь в удаляющийся треск сучьев.
— Легко отделались. — Валентина Петровна наконец обрела дар речи. — Моего деда, когда я маленькой была, медведица задрала.
Прибежала Лариса Сергеевна:
— Что случилось?
— Медведь. Прямо на нас выскочил.
— Небольшой, — уточнил Ветлугин.
Глядя на помертвевшее лицо подруги и на озадаченного учителя, Лариса Сергеевна подумала, что медвежонок, должно быть, испугался не меньше их. Сказала:
— Он ягодами лакомился и не помышлял ни о чем худом.
Через несколько минут выяснилось — нет Петьки. Все встревожились, стали аукать, кричать. Анна Григорьевна расплакалась, сказала, что медведь — это медведь, а Петька — еще мальчишка.
Нашел его Ветлугин. Петька спал под осиной. По его намазанному соком лицу ползали мухи, рот был полуоткрыт.
— Обормот! — накинулся на сына Василий Иванович. — Мать с ума сходит, а он, как в постели, развалился.
— Перестань! — остановила мужа Анна Григорьевна. — Разморило от жары — вот он и уснул.
Петька таращился, долго не мог сообразить, почему встревожилась мать и рассержен отец.
Решили, поскольку время обеденное, перекусить. Выложили помидоры, огурцы, лук, сваренные вкрутую яйца. Василий Иванович достал бутылку с тряпицей в горлышке, налил себе и Ветлугину.
— На можжевельнике настояна.
— И мне плесните! — Узкоглазый шофер тоже протянул кружку.
— Тебе нельзя, — сказал Василий Иванович.
— Хоть капельку! Я же, сами знаете, даже под этим делом машину как по линеечке веду.
— Не положено! — отрезал Василий Иванович. — Ненароком остановят — тебе неприятность и мне.
Шофер рассмеялся.
— Кто остановит-то? На весь район два инспектора.
— Пусть выпьет, — сказала Анна Григорьевна. — Домой еще не скоро поедем — выветрится хмель.
Ветлугин понюхал хлебную корочку и вдруг услышал треск валежника. Из ельника вышел, поправляя на ходу сползавшую с плеча двустволку, небритый мужчина — в рубахе навыпуск, в дырявых сапогах, в лихо сдвинутой кепчонке. Ветлугин узнал — Рассоха. Впереди него бежала собака — рыжая, похожая на лису. Василий Иванович поспешно спрятал бутылку.
Рассоха подошел, снял двустволку. Была она старенькая, с трещиной на прикладе, обмотанном проволокой. Собака легла около ног, вывалила язык, преданно поглядывала на хозяина.
— Выпивали? — весело спросил Рассоха и повел носом, будто принюхивался.
— Всего чекушка была, — проворчал Василий Иванович.
Рассоха растянул рот до ушей. Зубы у него были с щербинками, прокуренные.
— Небось испуг взял — попрошу? Не угадал! Кончилась моя болезня. Теперь только похмеляться буду, а пить ни-ни. Душа сама подскажет, когда снова начать.
Щетина на его лице была густая, с проседью, в бесшабашных светлых глазах то вспыхивало, то исчезало что-то озороватое; широкий нос с большими ноздрями шумно втягивал воздух.
— Жена по селу бегает, ищет тебя, непутевого, — накинулась на него Анна Григорьевна, — а ты, Тимофей Тимофеевич, вон где.
— Вчера помилование вышло. — Рассоха снова растянул рот. — С понедельника вкалывать начну. А сегодня — выходной.
— Вот и сидел бы дома.
— Дела.
— Какие у тебя дела…
— И ты не угадала! — с удовольствием сказал Рассоха. — Попа подрядился сопровождать. Старуха в урочище померла. Вчера он не смог — жена хворает. Хотел подводу нанять, но я отсоветовал. По дороге до этого урочища большой крюк делать надо, а напрямик — всего пятнадцать верст. Чуть свет поднялась. Поп шибко ходит — я едва поспевал. Как пришли, сразу отпевать стал. А я пошататься пошел. Медведя встретил. Хотел свалить, да патрон пожалел. Всего четыре штуки осталось. — Он переломил ружье, посмотрел, на месте ли патроны. Запустил руку в широкую штанину, извлек еще два патрона — в махорочной пыли, подул на них, потер подолом рубахи потускневшую медь, посмотрел на Василия Ивановича. — Насыпал бы мне дроби, а?
— Лишней нету.
— Ну? Слышал, в твоем чулане с полпуда спрятано.
— Еще чего слышал?
Рассоха пропустил это мимо ушей.
— Зачем тебе столько-то? На охоту ходишь редко — с утра до вечера в школе сидишь. А я по тайге часто бегаю — корм добываю.
Василий Иванович фыркнул.
— Добытчик!
— Разве нет? — спокойно спросил Рассоха. — Вон какая орава в доме.
— Пить надо поменьше! — жестко сказал Василий Иванович.
— Эх! — Рассоха огорченно сплюнул. — Всегда ты на одно и то же сворачиваешь. Душа этого требует — и все тут.