— Разве это расстояние не подсчитано?
— Кому это нужно? Места привольные — стройся где хочешь.
Правление колхоза, сельсовет, медпункт, чайная, сельмаг, клуб, почта, сберкасса были расположены на большаке — главной улице села. Названия она не имела, как, впрочем, и все другие улицы, переулки, тупички. Василий Иванович жил в той части села, где речка, обогнув сопку, разливалась, спокойно текла в широкой пойме, вся в солнечных бликах. К ней спускались огороды: ласково светились розовые бока помидоров, капуста раскинула похожие на лопухи листья.
— А садов нет, — подумал вслух Ветлугин.
— Не плодоносят, — нехотя объяснил Василий Иванович. — До войны разводили, но пришлось вырубить. А ягодники — малинка, крыжовник — имеются. Иногда родят, иногда нет.
На берегу, словно маленькие дзоты, темнели баньки.
— Сейчас велю истопить, — сказал Василий Иванович.
Ветлугин подумал: «От жары и так спасенья нет».
— В речке искупаюсь.
— Только пыль смоете.
В крестьянских банях Ветлугин мылся раза три или четыре. Никакого удовольствия не получил: жарко, душно, угарно, да и воды маловато.
— К речке пойду! — твердо сказал он.
— Как желаете.
Директорская изба — солидная, в четыре окна, — выделялась среди других своей неухоженностью: ставни скособочены, плетень расшатан, калитку, чтобы открыть, пришлось приподнять.
— Все недосуг, — сказал Василий Иванович. — С утра до вечера в школе.
Анна Григорьевна, хозяйка дома, прежде чем подать Ветлугину руку, торопливо вытерла ее о фартук.
— Мне уже сообщили, что вы приехали. В нашем селе новости быстро расходятся.
Ветлугин удивился, когда выяснилось, что эта грузная, почти квадратная женщина с широкоскулым лицом крестьянки тоже учительница.
— Зоологию и ботанику преподаю, — подтвердила Анна Григорьевна.
Явно сконфуженная, она прошлась, а точнее, прокатилась по комнате, поправляя на ходу вышивки — на пузатеньком комоде, протертом диване. Ветлугин тоже смутился, сказал, что в детстве очень любил ботанику, даже гербарии собирал. Анна Григорьевна оживилась, стала рассказывать про цветы и травы, которые встречаются только в этих местах. От волнения она раскраснелась, дышала тяжело. Василий Иванович сдвинул брови, сердито прогудел:
— Зарядку тебе, мать, делать надо. Сколько раз про это говорено было.
— Еще что-нибудь выдумай! — возразила Анна Григорьевна. Повернувшись к Ветлугину, объяснила: — Как встанешь утром, так и начнешь крутиться: то надо, это надо. Вот она, зарядка-то! Потом школа. Вечером все сызнова: огород, корова. Раньше тяжелее было. Теперь сын подрос — помогает по хозяйству. А от него, — она показала на мужа, — никакой пользы. Который месяц прошу калитку починить…
— Это и Петька сумеет, — проворчал Василий Иванович.
— А топор и молоток где? Все инструменты в школу уволок.
— Завтра принесу, — пообещал Василий Иванович и торжественно провозгласил, кивнув на несмело появившегося в комнате паренька: — А вот и он самый — наш Петька!
Ветлугин посмотрел — лопоухий, с веснушками, чем-то похожий на мать, а чем-то — на отца.
— В девятом будет учиться, — сказала Анна Григорьевна.
Ветлугин хотел протянуть Петьке руку, но вспомнил наставления преподавателей педагогики («Никакого панибратства с учениками!») и ограничился кивком.
— Надеюсь, по литературе будешь учиться хорошо?
— У него к математике склонность, — сказала Анна Григорьевна. — В диктантах и изложениях ошибки делает.
Ветлугин и сам грешил этим. В затруднительных случаях листал орфографический словарь, на семинарах по современному русскому языку часто краснел. Если бы не грамматика, он получил бы диплом с отличием.
— С грамотностью в нашей школе слабовато, — посетовал Василий Иванович. — На предпоследнем месте в районе. Еще в позапрошлом году просил словесника прислать, но меня только обещаниями кормили. Теперь, в смысле грамотности, мы на какое-нибудь другое место передвинемся, поближе к первому. Верно, Алексей Николаевич?
Ветлугину было двадцать три года. На фронте и в госпитале его называли Лехой, а еще чаще по фамилии. Лишь на третьем курсе института, во время практики, к нему впервые обратились по имени-отчеству. Он продолжал тыкать сокурсникам, называл их, как и раньше, по имени и сконфузился, когда директор школы, где была практика, строго сказал:
— В педагогическом коллективе нет ни Вань, ни Мань. И обращаться друг к другу надо только на «вы».