— Здорово ты рассказываешь!
— А что? — горячился Андрей. — Если этого не чувствовать, не понимать, то бежать надо из степи без оглядки. Душой я к ней прирос. Наверно, думаете — хвастаюсь?
— Что ты!
— А время неумолимо движется и движется, — задумчиво произнес Андрей. — Вроде я в совхозе всю жизнь живу. Да, в прошлом году интересная встреча у меня была на вокзале, в Симферополе. Домой из санатория возвращался. Сижу и жду поезда. Подходит ко мне лейтенант, молодой еще, щелкает каблуками и говорит:
— Здравия желаю, дядя Андрей! Разрешите представиться? Лейтенант Орлов!
Вот так да! Борис! Оказывается, окончил военное училище, служит где-то на Украине, женился. И мать с ним. Поговорить долго не удалось, объявили посадку, потом всю дорогу я думал о Борисе, вспомнил Егозу, козочку, Нину Петровну… Да, время, время… Каждый ищет в жизни свою дорогу. А как вы? Что у вас?
Прощаясь, я пообещал Андрею приехать к нему в гости, но все как-то не выберу времени на поездку.
ГРАЧ
В Лесном он появился вскоре после войны в один из вьюжных февральских дней. С ним была девочка лет пяти. Небольшой облупленный чемоданчик составлял все его пожитки.
Со станции их привезла попутная колхозная подвода. Был он чернобородый, хмурый, с затаенной печалью в глазах. У дочки глаза глядели застенчиво. Увидев черноволосого приезжего, кто-то из колхозников пошутил:
— Вот и грач прилетел. Значит, весна не за горами.
Так и приклеилось это прозвище к нему.
С давних пор на окраине Лесного пустовала избушка. Когда-то жила в ней бабка-бобылка. Бабка умерла, избушка покосилась, пялилась на свет темными окнами. Грач на первое время поселился у старика-конюха и принялся перестраивать избушку.
Работал обычно один, уверенно и остервенело. Сельчане посматривали на молчаливого Грача, удивлялись его ловкости и сноровке. Недоумевали оттого, что Грач ни у кого не просил помощи. Иногда люди приходили сами — принимал их молча, предоставляя самим выбирать дело по вкусу.
К весне избушка словно родилась заново, и Грач с дочерью переселился туда. Сердобольные соседки подарили новоселам кто что смог.
Поначалу разговоров о новом человеке в селе было много. Судили по-разному. Одни рассказывали, что бежал Грач от несчастной любви: будто бросила его жена с малюткой, а сама укатила куда-то с ухажером. Другие возражали, говорили: умерла жена. Третьи уверяли, что Грач был в плену, там и нажил дочку. Вернулся из плена, стыдно было ехать в родные места, вот он и поселился в Лесном.
Но толком никто ничего не мог сказать. С расспросами к нему обратиться не решались: молчалив был человек, боялись его пристального взгляда. Глаза у него были черные, проницательные, умные: повидали, видно, много.
Отделав свою избушку, Грач пришел к старику-конюху, который приютил его в трудный момент, и без лишних слов принялся перетрясать хлев и сарайку. За неделю сделал все по-новому. Старик заикнулся было о плате, но Грач в ответ посмотрел так тяжело, что старику стало не по себе. Махнул рукой: «Ну его, сумасшедший какой-то!»
Работал Грач в колхозе за троих и вскоре прослыл хорошим плотником. Ремонтировал фермы. И односельчанам помогал. К тому же оказался еще хорошим чеботарем. А по скольку в колхозе своего чеботаря не было, то Грачу на нехватку заказов жаловаться не приходилось. Уважали Грача за золотые руки, сторонились из-за нелюдимого характера.
Тень этой нелюбви падала и на Аленку. Звали ее «нелюдимковой дочкой». Ребятишки в игры принимали ее неохотно. Так и росла Аленка застенчивой.
Дочь и отца связывала глубокая взаимная привязанность. Аленка с большим нетерпением ждала отца с работы. Приходил усталый, угрюмый. Но стоило ему увидеть Аленку — разглаживались на лице морщины, веселели глаза.
Укладывая дочь спать, он садился у изголовья, клал сильную руку на ее голову и рассказывал сказки и разные небывальщины: про Ивана-царевича и серого волка, про справедливых и злых людей. Так, со сказками, Аленка и засыпала. Росла она застенчивой, впечатлительной, восприимчивой ко всему доброму и злому.