Федор молчал. Его били. Он молчал и с содроганием думал о своем бывшем друге: какая шкура, какая сволочь! И боялся, чтобы Митька тоже вдруг не ударил его.
И Митька ударил. Когда немецкий майор в изнеможении опустился в кресло, вот тогда Митька наотмашь ударил Федора по лицу, — и этот скользящий звонкий удар был больнее всех других, нанесенных немцами. Федор глянул на Митьку с бессильной яростью, в глазах закипали слезы.
А Добрынин медленно отвел в сторону свои черные хмурые глаза и непонятно было, какие страсти обуревали его пропащую душу. Следующей ночью Федор Белов бежал. Помогли полицейские, работавшие на партизан, они в ту ночь охраняли пленных. Так он очутился в партизанском отряде генерала Терентьева. С тех пор Белов дал себе клятву: на краю света, под землей или под водой, куда бы ни скрылся предатель, разыскать его и расквитаться.
Выздоровев, Федор пошел к генералу, рассказал ему все о бывшем друге и попросил дать бойцов, чтобы ночью выкрасть Добрынина и судить его именем народа, который он предал, именем революции, чьи святые законы он попрал. Генерал сухо выслушал Белова и отказал. Были дела поважнее. Больше того, генерал предупредил, что за самовольные действия он расправится круто.
Федор обиделся, но утешал себя надеждой: рано или поздно он свою клятву исполнит. О своих думах поведал партизанской разведчице Оксане Снежко, с ней они как-то незаметно очень подружились. Услышав о Добрынине, Оксана посуровела, с какой-то злостью сузила свои красивые коричневые глаза и сказала:
— Генерал прав. Пожалуй, и в самом деле не стоит вам думать о том, о чем позаботится со временем командование.
Но судьба все-таки еще раз свела бывших приятелей в самом конце войны. Это было в Польше. Саперная рота под командованием Добрынина только что навела переправу через безымянную речушку и отдыхала. Машины хлынули по понтону на ту сторону. Вдруг одна из машин круто затормозила и из нее выскочил майор в фуражке с голубым околышем, еще молодой, но уже с поседевшими висками. Он подбежал к Добрынину, который сидел на бревне и ел из котелка, схватил его за рукав. Лейтенант от неожиданности выронил котелок, вытянулся перед майором в струнку и только тут узнал его.
— Велика земля, но деваться предателю некуда, — с ненавистью проговорил Белов. Добрынин побледнел, потупил глаза.
Добрынина арестовали. На допросах он отвечал одно и то же:
— Я не предатель. Я не по своей воле служил в полиции.
— Кто может подтвердить?
— Генерал Терентьев.
— К сожалению, Герой Советского Союза генерал Терентьев погиб.
— Оксана Снежко.
— Ее расстреляли фашисты.
Других свидетелей у Дмитрия Добрынина не было.
Добрынина разжаловали. Возможно, все кончилось бы гораздо хуже, если бы не знали его в полку как боевого, отважного командира роты. К тому же, в партизанский отряд он пришел добровольно и принес ценные сведения о расположении немецких войск. Так рядовым солдатом и закончил Добрынин войну. Демобилизовавшись, заехал в тот городок, в котором служил в полиции, забрал у знакомой старушки Аленку и подался на Урал. А та старушка через год умерла, и Дмитрий благодарил судьбу за то, что она не лишила его последней радости — Аленки. Опоздай он на год — попала бы девочка в детский дом, и не найти бы ее тогда.
…Много воды утекло с тех пор. И вот Федор Белов, седой располневший полковник, сидит перед Грачом и молчит. Зачем он приехал, что ему надо? Аленка смотрит на него, с открытой неприязнью.
— Я к тебе, Дмитрий Иванович, — наконец нарушил молчание Белов, — с доброй вестью.
Грач выжидательно посмотрел на него.
— Читай.
Грач взял бумажку так осторожно, будто таила она в себе неведомую опасность. Пальцы его мелко дрожали.
— Нет, этого не может быть.
— Может, Дмитрий Иванович, может быть, — горячо заговорил Белов. — Ошибки тут никакой нет. Мы только исправили старую ошибку.
— Спасибо…
— Так что поздравляю тебя, Дмитрий Иванович, — он пожал обеими руками шершавую руку своего друга, и слезы подступили к горлу. Но усилием воли он поборол свою слабость и тихо закончил:
— Извини меня, Митя, я ведь ничего не знал. Я тогда возненавидел тебя. Я себе никогда не прощу, что я мог поверить в твое предательство. Только теперь я понял, кто спас меня тогда от верной смерти.
— Не надо, Федор, об этом… Кому же все-таки я обязан?
— Оксане Снежко.
Грач широко открыл глаза-, машинально поднес руку ко лбу, словно бы загораживаясь от яркого света: