Председатель молчал, не руководил разговором, наверно, надеялся на главного агронома. Тогда Леонид Сергеевич сказал:
— Братцы, сводка у вас плохая.
Председатель кивнул головой, безропотно соглашаясь:
— Плохая.
Бригадир Иван Заварухин (их полдеревни было Заварухиных), одетый по-зимнему в шапке, усмехнулся в седые усы:
— Что проку в сводке? На нее где сядешь, там и слезешь.
— Нет, все-таки не торопитесь вы сеять, — гнул свое Ваганов, — ох, не торопитесь.
— Да куда же спешить, товарищ агроном? — это спросил кто-то из самого дымного угла.
— Смотрите, здесь редактор. За такие настроения в газете вас пропесочит. Ой, боюсь я за вас.
— Может, за себя, товарищ агроном? — это не унимался тот, в углу.
— И за себя тоже, — согласился Ваганов. — Только ведь наперед вам достанется на орехи, а мне остатки.
— Ты, Сергеич, не сумлевайся, — серьезно сказал Иван Заварухин. — Сеем мы не впервой, ты нас знаешь. Себе мы не враги, землю как-нибудь понимаем, все академии на ней прошли. Видел на бугре засеяли? Поспела земелька, а в березовых колках рановато. Там полетаю много. Верно, председатель?
Тот будто ото сна очнулся, с ходу подтвердил:
— Верна-а.
Вообще председатель здесь лицо безликое. А Заварухин — орешек. До войны сам был председателем. С войны вернулся, хотели избрать на прежний пост, наотрез отказался, остался бригадиром. Говорил, что бригадир ближе к земле, чем председатель. А за войну о земле до слез натосковался.
— Посеем сейчас, — продолжал бригадир, — полетай, чтоб его мыши съели, одолеет, все забьет. Малость подождем, дадим ему проклюнуться, башку начисто свернем и пшеничку посеем. А сводка что? Ею хлеб не вырастишь.
— Америку ты мне не открыл, Иван Захарович…
— Знамо дело — ученый человек.
— Только ведь жмут из области.
— Да, незавидное у тебя положение: сверху жмут, а снизу подпирает. Ничего, ты у нас крепкий мужик, выдюжишь. В случае чего, вези к нам начальство, мы с ним по душам потолкуем.
В тот день мы с Леонидом Сергеевичем обошли почти все поля этого колхоза, чтоб убедиться в правоте слов Заварухина. Потом Ваганов уехал в Бухарино, а я вернулся в редакцию. На другой день вызвал меня к себе секретарь райкома партии Петр Иванович Суров, маленький, энергичный человек. Он разговаривал по телефону с начальником райзо:
— Постой, постой. У тебя Ваганов для чего? Чтоб посевную сдерживать? Смотри! А не оправдывайся. Давай-ка отзывай его и оба ко мне. Сегодня же.
Суров положил трубку и глянул на меня сердито, словно я был виновником отставания на севе. В областной сводке район прочно обжил последнее место. Это грозило большими осложнениями. Суров меня вызвал, чтобы дать нагоняй за то, что газета беззубо критикует тех, кто сдерживает сев. Я, вспомнив разговор в «Красной звезде», попытался было оправдаться. Суров даже глаза округлил от удивления, а поскольку они были у него чуточку раскосые, то получилось смешно.
— Гляди-ко! — нараспев протянул он. — Гляди-ко, мать родная, и ты в теоретики подался! Сколько же у нас теоретиков развелось? Сеять некому.
И жестоко:
— Значит, договорились. Никакой пощады саботажникам. Чтоб линия была!
В те послевоенные годы в страдные дни, в уборку и сев, проводились областные совещания по проводам. Начинались они обычно часов в 10—11 и заканчивались, как правило, поздно ночью. Присутствовали на них члены бюро райкома партии и руководители райисполкома и райзо.
Очередное такое совещание сосновцы ждали с большой тревогой. Район так и остался на последнем месте по севу.
В назначенный час собрались в кабинете у Сурова, в ожидании начала совещания больше молчали, у каждого на душе было неуютно. Из динамика слышался голос настройщика:
— Раз… два… три… Прием…
Наконец, совещание началось. Открыл его первый секретарь обкома партии. Он попросил:
— Вызовите, пожалуйста, Бродокалмак.
Настройщик стал звать этот райцентр.
Раздался глуховатый голос Бродокалмака:
— Мы вас слышим отлично.
— Кто у микрофона?
У телефона был секретарь райкома партии. Он докладывал обстановку на севе. Мы слушали и ждали — после него заставят отчитываться сосновцев. Суров нервничает, курит беспрестанно, то и дело поглядывает на часы. Секретарь обкома не спеша задает вопросы бродокалмаковцам, а нам уже невмоготу ждать. Наконец, с ними разговор закончен. Сейчас спросят сосновцев. Суров торопливо гасит папиросу.