Якупов с горя напился до умопомрачения, ходил по деревне и кричал, что в их совхозе правда и не ночевала — нет ее здесь, что зоотехник Генка Чиликин прохвост и вымогатель, а агроном Иван Георгиевич овечка, только и умеет, что блеять. И грозился: мол, пусть только еще раз явится сюда Генка Чиликин! Он ему выдерет ноги с корнем и вместо них поставит спички. Может быть, все и кончилось бы мирно. Накричавшись вволю и потеша свою душеньку, Якупов ушел бы спать. Но надо же было — в деревню приехал Чиликин. Якупов увидел его, когда тот вылезал из машины. Протер глаза, словно бы убеждаясь, что Чиликин ему не привиделся и, издав победный клич:
— А-а! Ты тут! — выломал из забора жердь и понесся на зоотехника. Чиликин оторопел. Ему бы скорее в машину и уехать от греха подальше. А он вместо этого пустился наутек, крича благим матом:
— Дуррак! С ума спятил, что ли?!
Якупов, размахивая жердью, бежал за ним. Маленький Чиликин несся прытко, опасность подгоняла. Далеко оторвался от преследователя. Из конторы выскочил управляющий и побежал наперерез пастуху. Якупов опустил жердь, и она ударила управляющего по плечу. Степан Андреевич охнул и присел, обхватив ушибленное плечо рукой. Якупов сразу отрезвел, кинул на дорогу жердь и зло сплюнул:
— Степан Андреевич, невзначай, видит бог, невзначай… Не тебя хотел…
— Убирайся отсюда! — заорал на него управляющий и медленно пошел к конторе.
А Чиликин бежал без оглядки почти до околицы, там остановился перевести дух и оглянулся. Якупов в это время скреб затылок, затем неожиданно сорвал с себя кепку, шмякнул ее о землю и принялся топтать. Натоптавшись вдоволь, побрел домой, низко наклонив голову. А Чиликин из своего далека погрозил ему кулаком:
— Я тебя упеку, бандюга!!
Вот какая история приключилась в деревне, пока Иван Георгиевич налаживал уборку на дальнем поле. Настроение снова безнадежно испортилось. Якупов — тихоня, это знает каждый, водку пил только по праздникам. И вон какое коленце выкинул тихий Якупов. Эх, неладно все получается. Ну за каким дьяволом надо было затевать эту комедию с актом? Кому это нужно? Ведь потрава-то пустяковая и как в ней винить Якупова? А теперь, если управляющий даст делу ход, то упекут Якупова в тюрьму за хулиганство, а может, что и похлеще припишут, если прокурор окажется таким, как Чиликин. И все из-за того, что ты, Иван Георгиевич, поставил свою подпись под актом. Зачем поставил против своей совести? Управляющий сидел в конторе чернее тучи. На агронома даже не взглянул. Чиликин вскочил со скамейки, подпрыгнул возле Ивана Георгиевича:
— Вот тебе и Якупов! Тихоня, а что отмочил! Едва нас с управляющим не укокошил!
У Лобова чуть с языка не сорвалось: «А тебя стоило бы!» Он прошел мимо Чиликина, будто не видя его, спросил у управляющего:
— Слушай, Степан Андреевич, где у тебя акт?
— У него, — кивнул на Чиликина.
— Дай-ка сюда, — повернулся Лобов к зоотехнику.
— Зачем?
— Надо, если прошу.
Чиликин вытащил из внутреннего кармана пиджака вчетверо сложенную бумажку и отдал агроному. Иван Георгиевич бережно ее развернул, внимательно прочел и осуждающе покачал головой. Потом решительно разорвал бумажку на мелкие клочки, осторожно ссыпал их в мусорную корзину. Чиликина будто стукнуло молнией — он потерял дар речи. Глядел на агронома и не мог ничего сказать. Управляющий недоуменно приподнял пшеничные брови.
— Акт неправильный, — пояснил Иван Георгиевич. — Я еще раз осмотрел место потравы и пришел к выводу, что у Якупова выхода иного не было. Он выбрал наименьшее зло.
Лобов повернулся и пошел к двери, Чиликин, наконец обрел дар речи и подскочил к управляющему:
— Вы были свидетелем, Степан Андреевич. Я этого дела так не оставлю!
— Знаешь что? — поморщился управляющий, гладя ушибленное плечо. — Уезжай-ка ты лучше к себе, ну тебя к шуту.
— Так вас же чуть не угробили…
— Из-за тебя. Ты даже спасибо не сказал. А бегать ты горазд — так рванул от Якупова, на газике не догнать!
— Хор-рошо, — со значением произнес Чиликин, — хор-рошо! Припомним!
И вышел вслед за Лобовым.
Иван Георгиевич торопился на ток. Неужели «Весну» уже успели отправить на хлебоприемный пункт? Не должны еще! Нет, уважаемый Макар Иванович, не быть по-твоему, а быть по-нашему. На будущий год сеять будем нашим сортом, можешь шуметь сколько тебе угодно и стращать меня обкомом и прочим высоким начальством. Нервы, конечно, беречь необходимо, нервные клетки, говорят, не восстанавливаются. Но нельзя юлить перед своей совестью. Заботиться о семье, безусловно, надо, но попускаться своими убеждениями из-за этого, что может быть противнее.