— Стой, Илья! Подожди!
И как только заглох мотор, Петр соскочил с седла, помчался к яблоням, сначала по траве, потом по вспаханному полю, — неширокая, ровная его полоса окружала сад, как пограничная нейтральная зона. Ноги утонули в мягком черноземе: «Не остановиться ли?.. Видно со всех сторон». А ноги сами собой неслись вперед. И вот уже первая яблонька, подрумяненные бока плодов в густой, лакированной снаружи и матовой, будто замшевой с тыльной стороны листве.
Петр начал торопливо срывать яблоки, с разочарованием ощущая их неспелость, деревянность. «Каждому по паре, и хватит, — подумал он. — Для пробы пожуем зелепуху… зимний сорт».
Петр оглянулся. Илья размахивал руками, что-то кричал. «Последнее, и все…» — решил Петр, и за ворот рубашки с глухим стуком упали еще два яблока. «Пора смываться…» Он быстро зашагал к вспаханному полю, разгоняя над поясом вправо и влево за спину холодные круглые комочки.
Подрагивали руки, да и во всем теле не унималась теперь легкая дрожь. Солнце светило в глаза, слепило, и Петр внезапно, как будто возник перед ним мираж, увидел всадника. Черный бородатый человек сидел на лошади и держал прикладом к плечу двуствольное ружье. «Это, кажется, в меня… — еще не осознавая опасности, подумал Петр. — Неужели выстрелит? За что? За десяток недозрелых яблок?»
Руки потянулись к поясу, пальцы выдернули край рубашки, яблоки посыпались на землю, одно из них больно ударило по ноге. И только теперь Петр услышал пронзительный крик Ильи, бежавшего наперерез всаднику:
— Дурак! Убьешь! Опусти ружье!
«За что это в меня должны стрелять?» — все еще спокойно, а вернее, обалдело думал Петр, шагая навстречу свирепому коннику и его молчаливой двустволке. И в этот миг тишины он поверил: «Сейчас грохнет!» Петр остановился.
Сторож опустил ружье и заорал. Крепкие слова, как гранаты, вылетали из его рта и разрывались на всю округу. «Теперь не убьет, — успокоился Петр. — А мог бы…» И как только он об этом подумал, об этой внезапной, нелепой своей смерти в яблоневом саду, исчезла в нем отвага. Спокойствие сменилось досадой, усталостью.
А сторож кричал теперь на всех сразу:
— А ну катитесь к председателю! Я запомнил ваш номер!..
И вдруг рванулся, поскакал прочь, уверенный, что никому теперь никуда не деться от возмездия.
Петр понуро подошел к мотоциклу, забрался в седло. Молча, сочувствуя и сдерживаясь от упреков, села в коляску Ольга.
— А жаль, что не всадил он тебе соли в одно место, — бросил Илья.
— Ладно, заплачу я им штраф… — буркнул Петр.
— Бармалей, при чем тут штраф… — Илья махнул рукой, завел мотор и резко дернулся с места. Под гору он спустился с неторопливым достоинством, нарочно медленно проехал мимо дороги, уходящей в деревню «к председателю», и, когда сад остался позади, погнал по ровному асфальту с предельной скоростью, прокричав на ходу:
— Дай хоть яблочко!
Всего одно и осталось случайно за рубашкой. Зеленое, крепкое, его было не раскусить, не разжевать. Илья попробовал и выбросил:
— Эх ты, налетчик!
«Мальчишество», — подумал Петр, стараясь успокоиться, забыть приключение, но сами собой приходили на ум частые в его жизни «Эх ты…», после которых он чувствовал себя виноватым, нашкодившим пацаном. «Эх ты, академик, разве так работают», — говорил ему мастер на заводе. «Эх ты, разве так учатся», — стыдила его учительница в школе. «Эх ты, медведь», — вспомнились слова девчонки еще в пионерском лагере, которая показывала, как надо танцевать вальс.
А сколько раз он сам себе говорил: «Эх ты…» Какая-то шальная сила подталкивала его, гнала испытать себя в чем-нибудь рискованном: кинуться очертя голову с трамплина, а потом приземлиться кубарем, сломав руку; до последнего держать удары на ринге, с перебитым носом и черной мутью в глазах; сдавать экзамены первым у самого «завального» преподавателя в университете; и, до судорог боясь высоты, влезать на дерево повыше или перебираться по канату над глубокой пропастью в горах.
Кто бы только знал, как трудно доставались Петру победы над страхом и неуверенностью в себе и как необходимо ему было это преодоление.
Он как будто нарочно разбрасывался во все стороны, чтобы найти в себе потом что-то главное, — казалось, еще немного и он сосредоточится, начнет жить не вширь, а в глубину, как Илья.
Одиннадцать месяцев в году друг трудится на Ярославском моторном заводе, он мастер участка, на котором собираются мощные дизели для грузовых автомобилей. Его ценят за вдумчивость, аккуратность. Его на все хватает: строить гараж для мотоцикла или будущей машины; делать основательный, из кирпича и бетона, погреб для хозяйственных нужд. В двадцати километрах от Ярославля у него небольшой домик, который он поставил сам на берегу реки, а возле дома — картошка, огурцы, крыжовник. Сад-огород дает много всякой всячины, но и забот с ним тьма. Со всем этим Илья справляется один. Почти один.