— То есть, выдумка.
— Не выдумка, а суть человеческая, — с неподражаемо философской умиротворённостью поправил её Нешто.
— Значит, Чернобог по сути что-то вроде названия корпорации, — подвела черту Лёка.
— Их свора и есть? — покивал древний мыслитель, который при жизни и писать-то вряд ли умел.
— Теперь по делу: от кого бежим?
— Так, от него же, — непонимающе покосился на неё лектор. — От Моргощи.
— Он тоже дух? — начала терять терпение Лёка.
— Зачем дух? — ещё больше изумился Нешто. — Человек. Из плоти.
— То есть, такой же везунчик, как я? — постепенно складывался в её голове образ очередного сказочного персонажа. — Который где-то схлопотал невменяемое счастье подцепить одного из вас?
— Он инакий, — квакнула из банки игошка.
— Злой?
— Не-е, — протянула Шанель.
— Добрый?
— Не-е…
— Идейный, — выдала допотопная бородатая помесь морализатора, анализатора и мистификатора.
Хоть стой, хоть падай — мысленно вздохнула Лёка. Остановилась у двух вставших на попа гигантских льдин и попросила:
— А конкретней?
Льдины перед ними разошлись в стороны. Тени людей проплывали мимо них туда-сюда. Выход — машинально опознала Лёка раздвижные двери. Вспомнила про камеру хранения с подарком Олега Ивановича. Свернула к ней и озадаченно уставилась на тёмную стену без единого признака отдельных ячеек. Поняла, что придётся вернуться сюда позже, развернулась к дверям…
Но откуда-то на неё пахнуло невесомым холодком. Остановившись, быстро нашла место, из которого поддувало. Что-то внутри неё подсказало: пакет здесь. И это «здесь» попахивало ловушкой.
— Она самая, — театральным шёпотом поддакнул Нешто.
Шанель высунула из банки головёнку — как только пролазит в узкое горлышко? Её лягушачьи носопырки расщеперились, затрепетали:
— Какая-то лихоманка. Как откроешь, так на тебя тотчас и набросится.
— Не набросится, — возразила Лёка и потопав к дверям: — Потому что не открыть. Пока я тут. Нужно в реал выбираться…
— Не вздумай! — каркнул Нешто, уцепив её за руку.
— И не собиралась, — успокоила она своего нервного опекуна. — Раз тут ловушка, значит, где-то поблизости тот, кто её устроил. Вот и посмотрим на этого устроителя.
Льдины послушно разошлись перед ней — Лёка косилась на эти глыбищи не без содрогания — и они покинули, наконец, торговый центр. Чтобы оказаться всё в том же киселе из тумана, марева и теней. Словно никуда и не переместились.
Впрочем, кое-что всё-таки изменилось. Впереди по курсу метрах в десяти от них стоял… Уж точно не тень. И явно мужчина — хотя под таким балахоном до пят с низко опущенным капюшоном могла прятаться и какая-нибудь штангистка.
Нешто моментально испарился — то есть, вообще. В банке на поясе забулькали идущим на дно утопленником.
— Мило, — оценила Лёка неприглядный побег духа, грозившегося оберегать её от всего подряд.
Однако в глубине души вовсе не обиделась — даже почувствовала облегчение. Себя всегда легче защищать, когда не приходится прикрывать ещё кого-то. А её защита не сплоховала: стрелка уже трепетала на пальцах, сжимавших лук. Да и её сестрицы-блисковицы в колчане зазвенели, напружинились.
— Я не хочу с тобой враждовать, — бесстрастно предупредил загородивший путь человек.
Мужским голосом. Правда странноватым: будто он доносился из телефона. Причём, связь так себе.
Страха Лёка не почувствовала — удивительно, но факт. Собственно, даже маломальского волнения не ощутила. Ну, человек. Ну, стоит. Чего-то от неё хочет? Если не клад — сама собой двинулась мысль в этом направлении — можно не замечать. Если клад — будем биться.
Одной, конечно, несподручно: она ему не соперница. Но это ничего. Сама не справится, сгинет, родовичи вместе сдюжат. Как почуют её смертушку, так всем миром и навалятся…
Что за чушь — встрепенулась обладательница нового имиджа. Понятно, что дух приставника отрабатывает заложенную в него программу. Но, она, простите, не пресловутый чистый лист, на котором всякий мазила может калякать, что ему заблагорассудится.
— Вы не первые вместилища этих упрямцев, — сообщил претендент на её клад.
Явно намекая на печальную участь предшественников, погибших от его руки.
— Наверняка и не последние, — пробормотала Лёка, пытаясь утихомирить трепетавшую от алчного нетерпения стрелу.