— Мой змей тебе не понравился, — напомнил Моргощь.
— Хамло, — оценила Лёка круг его общения. — Позёр и дурак.
— Согласен, — усмехнулся колдун. — А что с моим предложением?
— Куда мне замуж? — нарочито печально посетовала она. — Я ещё маленькая. Всего четверть века прожила. А ты сколько веков?
— Много, — заверил он. — Ты можешь прожить столько же. Если перестанешь дурить и подумаешь над моим предложением. Ведь я тебе пришёлся по нраву, — без тени хвастовства или самодовольства заметил он.
Нравится — вдруг поняла красна девица. Реально же нравится — как мужчина, а не бездыханная копия некогда живущего человека. Что-то было в нём такое…
Кто может толком объяснить, почему душа внезапно взыграла при виде незнакомца или незнакомки? У всех один ответ: нравится. Понятно, что эндорфины. Само собой, каша из предпочтений, кумиров и личного восприятия красоты. Короче, намешано всякого, и в двух словах не скажещь. Нравится, и всё тут.
— Это не отменяет того факта, что мы враги, — пожала плечами Лёка. — Будь я влюбчивой, возможно, сейчас бы всё и решилось. Но, я особа хладнокровная и разборчивая.
— Кто сказал, что мы враги? — деланно удивился Моргощь.
Ей вдруг показалось, будто он ужасно хочет приблизиться — а то и вовсе заключить красу-девицу в жаркие объятья. Но что-то ему здорово мешает. И, кажется, он опасается за своё бесконечное существование.
— Кто сказал, что тебе нужна жена? — в тон ему спросила Лёка, прикидывая, как бы выскочить из этого непроницаемого кокона. — А не отмычка.
Собственно, ляпнула, не подумав. Но колдун вдруг потемнел лицом, ощерился, ринулся, было, к ней, но тут же отскочил, как ошпаренный. Что-то приставника охраняет — окончательно убедилась Лёка и слегка осмелела:
— Не можешь убить, отпускай. Вряд ли в твои планы входит болтаться здесь до бесконечности.
«Нечистый дух» явно выпустил пар и вновь обрёл присутствие духа — как бы нелепо это не звучало. Его лицо превратилось в знакомую маску супергероя на вторых ролях. Кого этим удивишь? Тем более, напугаешь в век разнузданного кинематографа.
— А ещё жениться собрался, — вздохнула Лёка, ибо сказать было нечего.
Ситуация идиотская и кошмарная: Ветка там одна, а старшая сестра влипла в дурную мелодраму с одним героем, одной статисткой и отсутствием консенсуса.
— Может, отстанешь от нас? — безо всякой надежды на положительное решение, попросила она.
— Может, — ледяным тоном вконец отмороженного злодея выдал Моргощь. — Отдайте то, что мне нужно, и я подумаю.
— Ты о ключах?
— Отдайте ледага, которые украли. И те, что получите, и те, что в ваших руках. Тогда я, может, вас и помилую.
— А жениться? — ехидно напомнила Лёка. — Или передумал?
— Ты покоришься, — туманно посулил колдун и пропал.
— Ледага, — задумчиво повторила она, стараясь запомнить странное слово.
Никаких ассоциаций оно не порождало.
— Грозился? — вновь очутившись на плече, участливо спросила Шанель.
— Как ходили в шаровары мы по утренней росе! — надрывалась Ветка по грудь в болоте.
Лёка рванула её спасать, но быстро поняла, что сестричка не тонет, а целеустремлённо продвигается вперёд. Борясь с густой болотной тиной, цеплявшимися за ноги прогнившими кореньями и прочей экзотикой. Самобой, захлестнув соседнюю корягу, как мог, помогал хозяйке в преодолении препятствий. Натянулся, заискрил, и держал Ветку на плаву, не слишком заморачиваясь целью этого безумия. Раз залезла, значит, надо.
— Помочь?! — крикнула Лёка, напряжённо шаря глазами вокруг.
Болото, как болото. Сыро, гнусно и тихо, как в гробу. Были бы мухи, было бы слышно, как они летают. А после разразившейся катастрофы — гибели самой хозяйки этого сектора межмирья — такое впечатление, что вся остальная живность тоже передохла. Хотя, как? Это ведь души живших когда-то людей — только исковерканные. Или не все? Кто-то из них был создан хозяйкой с помощью чар?
— Нашла! — восторженно завопила сестра, добравшись до кочки, где от Болотной Кикиморы осталась убогая кучка грязи.
— Что?! — закричала в ответ Лёка, подставляя ладони под слетавшиеся к ней стайки блисковиц.
— Ура! — голосила Ветка, приказав кнуту буксировать её обратно.
Тот захлестнул подходящую корягу на берегу, и сестра бодренько похлюпала обратно. Когда она вылезла из болота, белая ферязь напоминала помойное тряпьё.
— Ох, ти ж мне, как выгваздалась, — старой бабкой запричитала игошка, сорвавшись с плеча и плюхнувшись в ноги победительницы. — Замри уже, безугомонница, — пыхтела она, стряхивая с её наряда грязь. — Никакого удержу на тебя.