Явно не ожидая такого подвоха, сосед слетел с подножки и словно пластиковый манекен, покатился вслед за быстро удаляющимся фургоном.
Подлетая к воротам, до Антона дошло, что же он натворил. Черт да ведь если этот баран неудачно упал, он ведь мог вполне шею свернуть и башку проломить. Черт, черт. Сцепление и тормоз в пол. Резина протестующее взвизгнула, машина повинуясь остановилась. В салоне, что-то брякнуло и зашипело.
Похоже пиво упало, подумал Антон пристально разглядывая тело на асфальте. Мужик изломанной куклой валялся в метрах пятнадцати не подавая признаков жизни.
–ААА!!! Да как же так? Он с размаху саданул по краю руля, затем еще и еще раз. Да так просто не бывает! Какого черта!
Тело на асфальте дернулось. Замерло на несколько томительно долгих секунд и вновь дернулось, словно ему надоело лежать, но и вставать пока не охота. Антон замер, кажется на время, он разучился дышать. Сосед выгнулся дугой и даже в фургоне с закрытыми окнами он услышал хруст костей и хрящей, раздавшийся при этом движении.
–Ну все. Жив и слава богу. В конце, концов единственная камера как уверял сторож муляж, а больше здесь никого нет так что может и обойдется. Конечно, нехорошо бросать человека вот так. С другой стороны, мало ли что теперь у него творится в башке. Тем более что и до падения там наблюдался явный беспорядок.
Как Антон доехал до Одинцова хоть пытай каленым железом он и сам не понимал. Кажется, несколько раз он отрубался, а один раз и вовсе очнулся сидя у дверей фургона глядя в одну точку, а рядом с озабоченным видом стояли два байкера с тревогой глядя на него. В какой-то момент он просто уперся в торец почему-то очень знакомого двенадцати этажного дома. Тупо глядя на череду окон и подъездов, до него постепенно дошло, что он возле дома Сергея.
Антон сидел за рулем, упершись лбом в баранку, он на полном серьезе обдумывал вариант забить на все и вернутся в такую уютную и спокойную квартиру. Задернуть тяжелые шторы и завалиться спать на весь день. Он печенкой чувствовал, что когда слишком много разных событий это не сулит ни чего хорошего.
Из раздумий его вырвал завибрировавший мобильник, а вопль бешеного китайца «оп нам гангам стайл» окончательно привел в чувство. На экране высветилось Потёмкин. Помедлив еще немного, он все же решил ответить.
–Да Тема.
–Дядя Антон, а ты что не зайдешь?
–Почему?
–Ну. Ты уже минут десять как подъехал, а из машины так и не вылез. -Вот же. Совсем забыл, что окна у Сергея выходят во внутренний двор.
–Да я тут ревизию проводил. Соврал он.
Судя по тому, как ответил Артема весьма неубедительно.
–А! Ну, ну. Так нам выходить, или зайдешь чайку попьем?
Антон посмотрел на часы пять минут первого.
–Давайте вниз, мы уже на двадцать минут выбились из графика.
…
Есть в России один крайне занимательный закон. Его уникальность даже не в том, что он чаще всего срабатывает, а в неминуемости активации этого закона в самых деликатных, жизненных вопросах. Можно с уверенностью сказать, что когда все идет хорошо или хотя бы как надо, очень высока вероятность, что он сработает. Но в тех не частых случаях, когда происходит долгожданный момент, которого возможно ждешь всю жизнь, или вершится судьба, этот закон сработает на все сто процентов.
Татьяна не верила своему счастью, она буквально захлебывалась от переполнявших ее чувств. По телу то и дело проносились короткие судороги, следом за ними мчались волны тепла. Тело вздрагивало, от мелкой дрожи и она все сильней прижималась к такому желанному и близкому человеку, от прикосновений которого хотелось кричать и изгибаться, плакать и смеяться. В голове царил вязкий туман и полнейшая сумятица, Татьяна практически полностью потеряла связь с реальностью и уже не понимала где находиться.
Сигнал о том, что прибыл лифт, произвел эффект криогенной бомбы. Вся романтика улетучилась как капля эфира. Сознание отчистилось, вернув способность к восприятию окружающей действительности.
Створки лифта еще не разошлись до конца, а она уже стояла готовая ко всему. Отдернув смятую юбку и застегнув блузку, Татьяна выглядела как обычно, вот только румянец на щеках и глаза как у кошки, впервые познакомившейся с валерьянкой, выдавали ее с головой.