Мечтательно вздохнув, допил бутылку, разбил её о перила - оборванец предусмотрительно начал отступать в сторону дороги - и побрёл от постоялого двора, от деревни, к лесу, за заветным цветком папоротника...
Вечер был премилый. Для полной картины не хватала бутылки с вином, булочек с вишнёвым вареньем, симпатичной дамочки возле меня... и желательно, чтоб незамужней! Лучше эдакую молоденькую, пышненькую... А, впрочем, нет, лучше женатую... тьфу, замужнюю! А то на холостой-то меня, чего не доброго, потом возьмут да и женят... и воплей будет больше, чем торжественной свадебной музыки... про то, что соблазнил, опозорил, и прочее, прочее...
А потом меня как будто треснули по голове - и из глаз моих посыпались звёзды... красивые звёзды... только голова ноет... А вокруг вспышки света, вопли, брань... неподалёку стреляют в кого-то... И тёмная мохнатая тень опустилась на меня, задавила... Чёрт, да мне ж ещё рано! Да и чем я плох?.. А ты иных офицеров видал, а, нечисть? Да слезь же с меня! Тяжёлый... Голова раскалывается... И что-то липкое горячее стекает на лицо... Как-то шумно тут... душно... воплей многовато... душно!..
Очнулся в каком-то дрянном шалашике, кое-как собранном из еловых веток. Строитель сего явно пожалел веток, али поленился: в многочисленные просветы "крыши" было видно вылинявшее тусклое небо, какого-то мерзкого грязно-голубого цвета. Голова отчего-то жутко болела. Я осторожно поднял руку, чтобы не разрушить сей хлипкой постройки, прикоснулся к виску, недоумённо ощупал повязку. Медленно выбрался наружу. Рядом обнаружил тарелку с каким-то травяным отваром, обрывок от чистого полотенца, робко щеголявший оставшейся красной вышивкой, да умеренно свежую краюху хлеба на нём. Поодаль, на плоском камешке, притащенном от реки, благоухал деревянный крест, маленький, недавно вырезанный из куска сосны... Обрезков, впрочем, не наблюдалось.
Похоже, меня кто-то огрел по голове в тот проклятый день. Но я был так пьян, что ничего особенного и не запомнил. Но почему мой благодетель притащил меня в лес? Нельзя, что ли, было оставить на постоялом дворе или в крестьянской избе? Хотя там-то я меньше всего нужен - у нашего народа своих ртов хватает, на что им ещё раненный вояка? Но кто меня выходил? Зачем он оставил тут крест?
Пошёл снег, мокрый, пушистый... Увлажнивший и без того сырую землю. Я стоял, смотря на крест, и не мог понять, что я тут делаю, в этом проклятом лесу? Живот скрутило от голода. Я схватил краюшку, с жадностью вцепился в нежную мякоть зубами. Ты, мой спаситель, сам виноват, нечего было тут еду оставлять!
Хлеб исчез слишком быстро. Потом, привлечённый сладким ароматом самодельного креста, присел возле него, поднял его с камня, понюхал. Я не шибко верующий человек, оттого-то к крестам особого уважения или внимания не уделяю, но этот... не то я ещё был голоден, не то во всём был виноват его пьянящий сладкий запах... Почему-то мне этот крест понравился...
Вдруг зашуршало в кустах. Я положил крест на камень, прислушался. Похоже, человек идёт. Наверное, за дровами шёл. Или же то мой спаситель? Так, надо осторожно подняться, чтобы не вспугнуть...
Однако же незнакомец будто бы почуял, что его ждут. А может, то мой мундир, грязный до невозможности, но выделяющийся на фоне окруживших меня берёз, предупредил его: мужчина бросился бежать. Я - за ним. Он был сильный, здоровый. Так далеко оторвался, что и разглядеть его толком не смог. Мелькало между деревьями что-то серо-коричневое, тёмное...
Он же меня и вывел к деревне, с краю которой ярко темнела голая земля, там, где был постоялый двор. Крестьянские дома были потрёпаны, кое-где попадали заборы, кое-где с них щерились на меня большие дыры, из-за них робко выглядывали старые дрянные домишки. А что ж хозяева-то не починили? Барщина-то стала жёстче, но не до такой ж степени, чтобы так всё оставлять! И видок у деревни какой-то затхлый, истерзанный... Опять, что ли, Русь-матушка нового врага нашла на свою непутёвую голову?! Чёрт, он же может сбежать, пока я тут по сторонам глазею...