Обернулся к лесу, а незнакомца уж и след простыл. Растворился в осеннем лесу, аки его хозяин леший. И бежать за ним глупо - он в этом лесу как рыба в воде. Да и ослаб я от ранения... Кто ж меня выходил? Почему там прятал? Что случилось с постоялым двором? Почему в деревне так тихо и тоскливо? Почему Пахомов и Семёнов меня не разыскали, не отвезли к лекарю? И кто ж меня так ласково по голове приласкал? Отчего?
Добрёл до ближайшего колодца. Прислонился к столбу, державшему над ним худую старую крышу, которая того и гляди, как пылью осыплется в воду. Стал выжидать.
Вскоре из бедного старого грязного дома, по возрасту готового поспорить с крышей над колодцем, выплыла бабка лет пятидесяти, несущая коромысла с большими вёдрами. Увидев меня, выпучила глаза, потом взвизгнула, выронила свою ношу, рухнула на колени, ушиблась об ведро, но не обратила на это внимания, закрестилась.
- О, Матерь Божья, спаси рабу твою Настасью!
- Бабка... да ты... не вой! Я ещё не помер! - мне стало неловко от такого конфуза.
На вопли старухи сбежались другие: женщины, малые дети, приползли старухи и несколько ветхих стариков.
- Чёрт! Чёрт! Упырь! - истерично взвизгнула бабка, поднявшая шум, - О, Матерь Божья, помилуй... защити рабу твою...
Крестьяне поспешили убраться восвояси: кто не мог сбежать, тот ушёл и трое-четверо даже уползли... Один дед лет семидесяти, тощий, долговязый, измученный трудной жизнью, споткнулся на ровном месте, растянулся на земле. Впрочем, опомнился быстро: встать не смог - ногу расшиб, так он шустро пополз от меня подальше. Мне даже совестно стало смотреть, как он из-за меня надрывается. Крестящаяся бабка опомнилась, вскочила. Ежели она убежит - не получу разъяснения.
- А ну постой! - завопил я, - А не то я на тебя чорта лысого натравлю!
- К-какого? - проблеяла она, белея и начиная трястись.
Напустив на себя грозный вид, рявкнул:
- Лысого! Он тут неподалёку в кустах сидит, меня поджидает! Счас же говори, а не то натравлю...
Угроза помогла: суеверная женщина, трясясь от ужаса, крестясь, целуя старый металлический крест, вынутый из-под грязной рубахи, многословно и быстро поведала о случившемся.
Оказывается, что некий самозванец, объявивший себя спасшимся мужем Екатерины, поднял народ. Сюда мятежники заглянули, набирая мужицкое нищее воинство, причём, в тот роковой вечер, когда я, да ещё трое обер-офицеров, двое в отставке, двое в отпуске встретились в здешних местах и решили припомнить былые наши подвиги за приятной компанией винца. У Пахомова были лишние деньжата - он недавно наследство получил, к тому же, Семён Ильич очень обрадовался, встретив меня в такой глуши. Симёнов и тот, третий, чьего имени я не запомнил, так как он, познакомившись со мной, всё время молчал, да и товарищи мои к нему не шибко обращались по имени-отчеству, гостили в имении Пахомова. Утром они затеяли охоту, не столько ради добычи, сколько ради развлечения и скачки. Ничего не поймали, собственно, собак они с собой и не взяли, заехали в деревню, чтобы перекусить. А тут и я, ехал в своё имение через эту проклятую дыру, да проголодался, зашёл в трапезную. И как тут не отметить такую дивную случайную встречу?
Перепив, я вышел на двор, чтоб вдохнуть воздуха, затем отчего-то попёрся в лес... кажется, я там что-то искал, но что - убей, не вспомню! Далеко ли забрёл - неясно. Вдруг кто-то огрел меня по голове, я рухнул без чувств. В тот вечер бунтовщики под предводительством самозваного царя нагрянули в деревню баламутить мужиков... Схватили офицеров, пьющих на постоялом дворе. Кто-то из военных застрелил одного из нападавших, нескольких зарезал и, пользуясь замешательством, сбежал. Двоих оставшихся зверски убили. С одного содрали кожу: судя по скупому описанию старухи, до того мельком видевшей всех нас, это был бедолага Пахомов. Второго разрезали на куски. Не ясно, кто ж сумел сбежать, Симёнов или тот молчун. Лучше бы это был корнет Александр Сергеич... Вероятнее всего, меня бы тоже постигла жестокая участь: товарищей я бы не бросил, а нападавших хоть и были дурно вооружены, однако ж нахлынули толпой. Кто-то треснул меня по башке, когда не то Бог, не то чёрт зачем-то позвал меня в лес, потому-то я и отлежался на мокрой земле, пока убивали моих друзей, пока собирались в путь местные мужики... Я бы предпочёл сдохнуть, закрывая собой Пахомова и Симёнова, но не судьба... А их даже не похоронили толком... сожгли их останки за околицей...