Я презрительно сплюнул на землю. И пошёл было мимо. Тут обокраденная крестьянка схватила оборванца за ворот, да так дёрнула, что я уж было испугался, что задушит, приготовился спасать слабоумного дурака. Однако старая ткань затрещала, оторвалась. И на грязной волосатой груди показался самодельный деревянный крест на старом грязном шнурке. Баба трясла вора за плечи, орала, ругалась, я же смотрел в недоумении на прыгавшей вслед за хозяином крест.
И запоздало до меня дошло, кто меня тогда ударил, почему мне его лицо показалось знакомым. Это его я обозвал падалью и собачьим сыном, его пинком спустил с крыльца. Наверняка, это он меня потом ударил, правда, в силу слабоумия или доброго сердца пожалел, выходил. Если б другой, то наверняка меня бы ещё и ограбили да и добили. Этому же дураку мои деньги были ни к чему. К тому же, он спас мне жизнь. Не обидь я его тогда - и лежал бы рядом с Пахомовым и Симёновым. Эк как всё повернулось!
Бросился к юродивому, упал перед ним на колени, обнял его левую ногу, которая была ближе ко мне. Крестьянка в ужасе шарахнулась. Долго ворчала, но всё же отошла, будто решила, что сумасшествие заразно. Что касается юродивого, то тот моих благодарностей не принял, насчёт того удара ни слова не сказал, разве что я несколько раз замечал его виноватый взгляд, когда он меня провожал. И прошли мы с ним пол пути до Петербурга, потом расстались. Я немного окреп: молодость взяла своё, а ещё Прокопий мне по пути совал всякие травинки. После я до сорока семи лет не болел, здоровый был как бык. Добрый мой знакомый же, расставшись со мной, отправился чинить забор у той скандалистки, чей муж ушёл за Пугачёвым, да не вернулся. На прощанье юродивый отдал мне свой крест, да и растаял в объятьях Родины. Он был чудной, и то много мудрого говорил, то нёс всякую околёсицу, впрочем, он хороший человек... Поначалу-то я обижался на него за тот удар со спины, потом бросил. И сам я человек. И все мы люди. А святых я за свою жизнь ни разу не встречал... А тот крест я носил, не снимая. Так и не женился в тот год, отправился защищать Родину, близких и таких вот добрых дурней, как Прокопий.
И когда на войне в меня попала пуля, то крест защитил от неё. Дырка в нём получилась большая, он даже треснул. Я плакал над ним, как ребёнок, впервые с того времени, как умерла моя мать. Мне казалось, что где-то умер тот юродивый... Чёрт его знает, почему я так плакал! Бывают такие минуты, когда что-то сделаешь, а потом не поймёшь, что на тебя нашло. Более после того дня я не плакал, даже когда умерла в родах моя первая жена, а чуть погодя и мой первый сын. Вот уже волосы стали белеть, словно поддались инею, а я всё ещё ношу простой деревянный крест, продырявленный, треснутый в двух местах, и он до сих пор дорог мне...
Конец