— Тогда зачем ты нанесла татуировку?
— Так принято у нас в семье. У моих родителей такая же. В том же месте. Это традиция.
В это я тоже не поверил. По крайней мере, не полностью.
— Что она означает? — спросил я.
— Это связано с тем, что мы все — колдуны, — сказала Анна и посмотрела на меня, изучая мое лицо и выражение глаз, чтобы выяснить, поверил я ей или нет. Затем она рассмеялась.
— Что-то из этого правда? — спросил я.
— У моих родителей есть татуировка, — сказала она. — На самом деле я не знаю, что она означает. Но я думаю, что это круто, не правда ли?
Я так думал.
Когда я в следующий раз увидел ее голое бедро, татуировки там не оказалось, и я начал сомневаться во всем, что Анна мне о ней рассказала. Если честно, то я видел ее пару раз при хорошем освещении, поэтому не исключено, что она так и оставалась на ноге, просто я ее в других случаях не заметил. Но кажется, что невозможно не заметить непостоянства татуировки. Может, она была смываемой, и Анна то наносила ее, то смывала, надеясь, что я что-то скажу. Я никогда ничего не говорил. Я просто ждал, когда это маленькое колесо с острыми спицами и странными письменами появится, а когда исчезнет.
* * *Почти через неделю после футбола и нескольких совместных прогулок после школы Анна пригласила меня к себе домой. Ее комната совершенно не соответствовала тому, что я представлял. Наверное, я полагал, что она живет в склепе или в гробу, по крайней мере, в темнице или в пещере — в чем-то пустом, черном и погруженном во тьму. Все оказалось совсем не так. Скорее, это была комната мальчика. Там царил бардак. Везде лежали тучи книг — биографии Амброза Бирса и Гудини, книги об искусстве, посвященные Джексону Поллоку и Рею Джонсону, художественная литература — Кейт Шопин, Дэвид Хартвелл, Роберт Блох, отдельно валялась потрепанная «Анатомия» под редакцией Грея. Лежали книги со стихами — Шелли, Харт Крейн, Фрэнк О’Хара, Фрэнк Стан-форд, Федерико Гарсия Лорка и Сильвия Плат. Также была стопка нехудожественной литературы, которую я не понимал, с названиями вроде «Психология слухов», «Алан Тюринг: загадка», «Тайные сигналы» и еще какие-то книги Альбера Камю. Я видел кое-какие из этих книг и раньше, в комнате брата — после того, как он поступил в колледж.
— Какие ты получаешь оценки? — выпалил я. Она рассмеялась.
— Одни «D»[16].
По крайней мере, тут я ее обогнал. Я пока что каждый семестр входил в список лучших учеников.
Я также заметил и книгу Лавкрафта в мягкой обложке, которую она взяла во время нашего первого разговора в библиотеке. Книга лежала на прикроватной тумбочке в раскрытом виде — так, что была видна обложка и оборот обложки.
— Почему ты не утруждаешься записываться в библиотечный журнал? — спросил я.
Анна посмотрела на книгу и слегка покраснела.
— Я не могу держать свои вещи в порядке, — сказала она. — Мне нужно стать более организованной. Ты не хочешь мне в этом помочь?
Я огляделся и понял, что это безнадежно.
Везде валялись диски, и даже альбомы. Музыка Тима Бакли, Ника Дрейка, Грэма Парсонса, Бадди Холи, Пэтси Клайн, Бикса Бейдербека, Чета Бейкера, Роберта Джонсона, Моцарта. (Я не знаю, видел ли все это у нее во время первого посещения, но определенно видел эти диски разбросанными в ее комнате за то время, которое мы провели вместе). Неровной стопкой на полу лежали от двадцати до тридцати дисков, более пятидесяти альбомов были разбросаны по всей комнате, словно колода карт. Я вспомнил только диск «Нирваны», ничего другого я не знал, будь то музыка в стиле кантри, джаз или классическая музыка. Стены закрывали плакаты или открытки.
По большей части, на них изображались люди, о которых я раньше никогда не слышал, типа Айседоры Дункан и Роберта Шумана, а также покрытое шрамами, привлекающее внимание таинственное лицо человека по имени Луис Кан[17]. Также висели плакаты и открытки с изображениями людей, про которых я слышал, но не знал, как они выглядят — вроде Амелии Эрхарт[18]. Они были везде, их мертвые лица прикреплены на стену, а их глаза спокойно наблюдали за мной. Гудини был обвязан цепями на большой фотографии над ее компьютером, Натали Вуд улыбалась с дверцы шкафа, Джеймс Дин стоял на замерзшем пруду на ферме над кроватью Анны, и глядел на свое отражение во льду.
— А у тебя есть что-нибудь современное? — спросил я.
Анна закрыла дверь комнаты, и моему взору представился плакат с длинноволосым бородатым мужиком, который сурово смотрел на меня с плаката на внутренней стороне двери. Он выглядел, как Чарльз Мэнсон, но над головой у него было написано «Дэннис Уилсон», а под именем шли слова «Голубой океан».