Анна была готова перейти к следующей теме, но я считал, что мы и эту-то едва начали.
— Тогда скажи мне: если самоубийство не грех, то что это?
— А как ты его совершишь?
— Как я его совершу? Никак.
— Почему нет? Ты не считаешь, что мы живем в ужасном мире с ужасными событиями и ужасными людьми?
— Наверное. Но я на самом деле не знаю. Я практически не видел этот мир.
— Хотя ты о нем знаешь. Не юли и не уходи от ответа. Ты знаешь, что происходит в мире. Ты хочешь, чтобы ребенок пришел в этот мир?
— Нет. Точно нет.
— Ты сам — ребенок. Так что ты здесь делаешь?
— Если бы у меня был выбор, то, думаю, я предпочел бы не рождаться, но теперь, раз уж я здесь, то вполне могу посмотреть, как все обернется.
— Значит, ты не станешь искать легкий выход? Ты его не выберешь?
— Не в эту минуту. Нет. Я имею в виду, что это можно сделать в любое время, так почему бы не подождать?
— Значит, ты всегда будешь ждать.
— Может быть, — сказал я.
— Ты такой практичный, — заметила Анна. — Мне это в тебе нравится. На самом деле.
— Твоя очередь, — сказал я.
— Моя очередь?
— Да. Так что ты собираешься сделать?
— Я не знаю. Я честно не знаю. Иногда я думаю, что могла бы со всем этим покончить, но для этого нужна сила, или большая смелость, потому что ты не знаешь, что произойдет. Фрэнк О’Хара[36] говорил, что хотел бы иметь силу, чтобы совершить самоубийство, но если бы был настолько силен, то ему, вероятно, не требовалось бы себя убивать.
— И что с ним случилось?
— Он попал под машину — под такси на пляже острова Огненная Земля. Я раздумываю, если бы он знал, что в любом случае умрет молодым, изменило ли это хоть что-нибудь?
— Как, например?
— Если бы ты знал, что умрешь под колесами машины, стал бы ты кончать жизнь самоубийством, на твоих собственных условиях, — или стал бы ждать машину?
— Я не уверен, что это имеет значение.
— Я тоже не уверена, — сказала она. — Наверное, поэтому ты и не знаешь. Пока не заболеешь раком или какой-то другой неизлечимой болезнью, это тайна. Поэтому вполне можно остаться и посмотреть, как все получится, вместо того, чтобы прыгать на последнюю страницу и все портить.
Вот эту нашу беседу я и пытался анализировать. Эти слова я повторял у себя в сознании снова и снова, и старался снова и снова с ними разобраться. Как и во многом, что она говорила и что я помню, здесь сквозили надежды и виды на будущее. Анна редко высказывалась определенно. Ничто никогда не бывало черно-белым. У нее имелось свое мнение по всем вопросам. Она была упрямой и своевольной, и могла отстаивать две противоположные точки зрения на почти любую тему с одинаковой уверенностью. Или же эта уверенность казалась одинаковой.
— Убеди меня, — обычно говорила она. Я не мог убедить даже себя самого.
Она была тайной. Разве она хотела, чтобы это испортили?
* * *Голова мистера Девона дернулась вперед, и он посмотрел на меня. Глаза у него были широко открыты.
— Как ты думаешь, она мне позвонит? — спросил он. — Кто?
— Та девушка, — ответил он, потер лицо ладонями пару раз, а потом огляделся. — Я имею в виду насчет фотографий.
— Я не знаю, — сказал я. — А вы сегодня фотографировали?
Он протянул руку к фотоаппарату, словно впервые его заметил.
— Нет, — сказал он. — Я часто беру его с собой и пытаюсь не забыть, что нужно сделать побольше снимков, но, похоже, я их почти никогда не делаю.
Он снял фотоаппарат через голову и протянул мне.
— Сними меня, — попросил он.
Я поднял фотоаппарат к глазам, а мистер Девон внезапно закричал: — Нет!
Я продолжал держать фотоаппарат, он неловко поднялся и выхватил его у меня. Его покачивало.
— Я сказал: нет.
Мистер Девон снова опустился на свое место, поднес фотоаппарат к глазам и сфотографировал меня. Вспышки не было.
— Все должно быть в порядке, — объявил он. — Здесь достаточно яркое освещение.
Затем он осторожно просунул голову в петлю, теперь фотоаппарат снова болтался на ремешке у него на груди.
— Мне следовало сделать тебя фотографом команды в этом году, — сказал он. — Это я сглупил. А на следующий год ты будешь играть. Ты ведь будешь играть, да?