— Как ты считаешь, куда ее положат? — Что?
— Прости, — сказал я. — Я просто думал о том, что будет, если она не вернется. Что они положат в могилу?
Клер посмотрела на меня так, словно я сошел с ума:
— А это имеет значение?
— Я уверен, что имеет для мистера и миссис Кайн. И для меня имеет. То есть, если ее никогда не найдут. Что в таком случае делают? Ставят здесь плиту? Я этого не хочу, но Каины вполне могут решить, что должно быть место, куда можно ходить и вспоминать о ней.
— Как о твоей сестре?
— Суть в этом, но мы никогда сюда не приходим. Никогда. Однако для Каинов все может быть по-другому.
Мы медленно пошли назад между надгробий.
— Что ты о них знаешь?
— О Каинах? Уверена, что меньше тебя.
— Я ничего не знаю. Мы никогда о них не говорили. Анна никогда не упоминала, откуда они приехали. Я не думаю, что она когда-либо вообще говорила хоть о чем-то, что случилось до их переезда сюда.
— Она и со мной об этом никогда не говорила. Я думаю, ни откуда-то с юга. Это все, что я знаю.
— Похоже, они знают всех в городе, но никто не знает их.
— Моя мать думает, что с ними что-то случилось, и они пытаются это забыть. Именно поэтому они ничего не рассказывают.
— А почему она так думает?
— Не знаю. Наверное, так люди говорят. Гадают, кто они такие и откуда, как мы.
— А что может быть хуже этого?
* * *Клер притормозила перед моим домом, как делала несколько раз, и я внезапно кое-что вспомнил.
— Я совершенно забыл про твой день рождения, — признался я. — Не могу поверить, что ты столько возила меня, и это не пришло мне в голову до сих пор.
— Не имеет значения, — ответила она. — Это не так важно.
— Спасибо за то, что сегодня отвезла меня на кладбище. Надеюсь, это не было болезненно или неприятно.
— Предполагается, что кладбище — не самое приятное место для посещения, — заметила она.
— Но ты все восприняла легко.
— Держи это в тайне. Мне нужно сохранять репутацию.
— Еще раз спасибо.
Я наклонился и поцеловал Клер. Я сделал это бессознательно. Я не думал о том, чтобы ее поцеловать до того, как сделал это. Я не помню, что когда-либо думал об этом. Но я ее поцеловал.
— Было очень мило, — сказала она. — Но не думаю, что это предназначалось мне.
Я оказался в невыгодном положении. Я не знал, что делаю, и смутился.
— Я не знаю, — сказал я.
— Говорить ничего не нужно, — заявила она.
Клер склонилась ко мне и поцеловала меня, затем села за руль. Я сидел и ждал, что теперь случится, — но ничего не случилось. Поэтому я вышел из машины и отправился домой.
Саламандры
Наконец, зима завершилась — словно обвалился пепел, скопившийся на кончике сигареты. Она закончила царствование, ослабла и сдала свои права. В конце марта температура поднялась почти до тридцати градусов, а днем вообще доходило до шестидесяти по Фаренгейту. Я стал ходить в школу вдоль реки. Это было не по пути, и означало, что я должен идти прямо к реке от дома, затем вдоль берега на север, а потом по Таун-роуд примерно полмили до школы. Путь занимал у меня почти час, а если я шел быстро и не останавливался, то сорок минут. Но это меня не волновало. Я любил ходить вдоль реки.
Река как будто вздохнула, раскрылась и ожила. Потом лед стал таять. Я смотрел, как вода плещется под треснувшим льдом, выталкивается на поверхность, пытаясь высвободиться из глубокого сна. А, может, это просто лед устал. Он устал висеть там на протяжении всей зимы, держаться за те же камни, за одно и то же место на берегу, — и просто сдался. Я видел, как отрываются большие куски льда по всей реке, глыбы тонут. Их тянет вниз под воду или куда-то уносит. Открывалось все больше и больше воды. Если постоит теплая погода, то к концу недели исчезнет весь лед, и река снова понесет свои воды, к поверхности вернется рыба, появятся рыбаки, которые будут следить за рыбой и пытаться ее перехитрить. Все пойдет так, как всегда, словно ничего не изменилось, или перемена была настолько естественной, что ее едва ли заметили.