Внутренний голос все не унимался, теперь в нем уже звучали настойчивые нотки: «Уезжай немедленно».
Я не слушал. С моего места прекрасно просматривалось окно кабинета Карла, но солнце, отражаясь в его стеклах, слепило глаза. Разглядеть Фремонта и Ренкинса было невозможно.
Обернувшись, я вновь посмотрел на телефонную будку, потом в последний раз окинул взглядом улицу. Она была пустынна.
Я быстро выбрался из машины.
Сара ответила на третий звонок.
— Алло? — прозвучал в трубке ее голос.
Я молчал; пауза получилась долгой и тягостной. Сидя в машине, я думал, что стоит рассказать обо всем Саре, как мне сразу же станет легче, душившая меня тревога рассеется, и я смогу переложить часть своих забот на плечи жены. Мне хотелось после этого утешить ее, приговаривая, что все образуется, и слова эти, я знал, были бы утешением и самому себе. Но теперь, услышав ее голос, я понял, что не смогу сделать это по телефону: мне необходимо было видеть ее глаза, чувствовать ее присутствие.
— Привет, — наконец произнес я.
— Ты все еще в полиции? — удивилась Сара.
— Нет. Я на улице. Звоню из автомата.
— Значит, мы можем поговорить?
— Можем.
— Я все знаю из выпуска новостей.
В ее голосе слышалось радостное волнение и облегчение. Она думала, что все кончено, что отныне мы свободны. Мне тоже хотелось так думать.
— Да, — сказал я.
— Все кончено, так ведь? Теперь мы — единственные свидетели. — Сара торжествовала. Мне даже показалось, что она готова рассмеяться.
— Да, — снова произнес я.
— Возвращайся домой, Хэнк. Я хочу отметить это событие. Я уже все подготовила.
Голос ее срывался от радости. И от этого на душе у меня стало еще горше.
— Теперь мы миллионеры, — тараторила Сара. — Начиная с этой минуты.
— Сара…
— Я думаю, ты не будешь на меня в обиде, Хэнк, но я совершила одну маленькую глупость.
— Глупость?
— Я съездила в магазин и купила бутылку шампанского.
У меня словно что-то оборвалось внутри. Я стоял, закрыв глаза и прижав к щеке телефонную трубку, уже заранее зная, что она скажет; я словно видел, как приближается этот миг.
— Я воспользовалась нашими деньгами. Взяла одну стодолларовую банкноту.
Я не почувствовал ни удивления, ни страха или паники. Казалось, я с самого начала, с той самой минуты, как выпихнул из самолета рюкзак, знал, что этот момент рано или поздно наступит. И это было справедливым наказанием; я заслужил его. Я уперся лбом в стенку телефонной будки, ощутив приятную прохладу гладкого плексигласа.
— Хэнк? — раздался голос Сары. — Дорогой? Тебе что, плохо?
Я попытался что-то произнести, но в горле встал ком, и мне пришлось прокашляться. Я чувствовал себя полусонным, одурманенным, почти трупом.
— Зачем? — выдавил я из себя. Голос мой прозвучал еле слышно.
— Что зачем?
— Зачем ты взяла деньги?
Сара тут же начала защищаться.
— Мне просто показалось, что именно так следует начинать новую жизнь.
— Ты же обещала не трогать их.
— Но мне хотелось первой начать их тратить.
Я молчал, пытаясь осмыслить ситуацию и решить, как быть дальше.
— Где? — наконец спросил я.
— Что где?
— Где ты купила шампанское?
— О, сейчас ты увидишь, какая я умная. Я не стала покупать его в округе, а съездила в район аэропорта и купила там.
— Где именно?
— О, Хэнк. Не сходи с ума.
— Я не схожу с ума. Я просто хочу знать, в каком месте ты покупала шампанское.
— Это маленький магазинчик на трассе, прямо у въезда в аэропорт. Называется «Александерс».
Я ничего не сказал. Мысль моя работала, и хоть медленно и лениво, но искала выход.
— Я была умницей, Хэнк. Ты вполне можешь гордиться мной. Я сказала, что эту банкноту мне подарили в день рождения и что мне очень не хочется ее разменивать, но банки закрыты, а моей сестре только что сделали предложение, так что событие это нельзя не отметить.
— Ты брала с собой Аманду?
Сара замялась.
— Да. А почему ты спрашиваешь?
Я не ответил.
— Да ничего страшного в этом нет, — сказала она. — Кассир едва обратил на нас внимание. Просто взял банкноту и дал мне сдачу.
— А кто-нибудь еще, кроме кассира, был в магазине?
— Кого ты имеешь в виду?