— Ужинать будешь? — спросила она. — Я могла бы приготовить омлет. — Сара жестом указала в дальний угол комнаты, откуда дверь вела на кухню.
Я покачал головой.
— Спасибо, мне не хочется.
Усевшись в кресло по другую сторону камина, я стал прикидывать, как правильнее начать разговор про найденные миллионы, и, пока я мучился, мне вдруг пришло в голову, что Сара вообще может не одобрить моего поступка и, чего доброго, заставит вернуть рюкзак. Эта идея позволила мне сделать одно неприятное открытие: я впервые осознал, насколько мне хочется заполучить эти деньги. При Джекобе и Лу я выступал с угрозами сдать деньги в полицию, и это позволяло мне питать иллюзии, будто я не очень-то и заинтересован в их судьбе: мол, деньги я сохраню, но с условием, что непременно будут выполнены мои требования. Теперь, оказавшись в ситуации, когда и меня могли заставить отказаться от них, я понял, насколько надуманны были на самом деле мои требования. Я хотел этих денег — сомневаться в этом не приходилось — и готов был на все, чтобы их заполучить.
Сара сидела передо мной, держа на коленях книгу.
Руку она положила на живот, на ее лице застыло мечтательное выражение. Она не сразу очнулась от своих грез.
— Ну? — спросила она наконец. — Как все прошло?
— Нормально, — ответил я, все еще погруженный в свои мысли.
— Вы так долго были на кладбище?
Я не ответил. В гостиной стоял полумрак; единственными источниками света были огонь в камине да маленькая настольная лампа возле кресла. На камине тикали миниатюрные часы, на полу, возле решетки, валялась медвежья шкура — и то и другое были свадебными подарками моих родителей. Шкура, конечно, ненастоящая — медведь был сказочный, со стеклянными глазами и белыми пластмассовыми зубами. На противоположной стене висело большое, размером с окно, зеркало в деревянной раме. В нем отражалась вся комната — я мог разглядеть и Сару, и себя, сидящего рядом с ней возле камина.
Сара подалась вперед, вглядываясь в мое лицо.
— Что с твоим лбом?
Я дотронулся до шишки.
— Ударился.
— Ударился? Обо что?
— Сара, — произнес я, — давай представим гипотетическую ситуацию. Ну, это будет что-то вроде игры.
Она отложила книгу на стоявший рядом столик и подхватила миску с овсянкой.
— Хорошо, давай.
— Порассуждаем о морали, — предупредил я.
Она зачерпнула ложку овсянки, потом вытерла рот рукой, удаляя губную помаду.
— Предположим, ты вышла прогуляться и нашла мешок с деньгами.
— И сколько денег?
Я сделал вид, что задумался.
— Четыре миллиона долларов.
Она кивнула.
— Как бы ты поступила — оставила деньги себе или сдала их в полицию?
— Это же чьи-то деньги, правда?
— Конечно.
— Стало быть, попытка оставить их себе будет выглядеть воровством?
Я пожал плечами. Мне вовсе не хотелось, чтобы она рассуждала в этом ключе.
Сара, казалось, ни на секунду не задумалась над ответом.
— Я бы отдала деньги, — сказала она.
— Отдала?
— Конечно. Что бы я делала с четырьмя миллионами? Ты можешь представить, чтобы я принесла домой такую сумму? — Она рассмеялась и отправила в рот еще одну ложку каши.
— Но ты только вообрази, что можно сделать с четырьмя миллионами. Можно ведь начать новую жизнь.
— Это воровство, Хэнк. И я бы непременно попалась в конце концов.
— А что, если бы ты была уверена, что не попадешься?
— Как можно быть уверенным в этом?
— Ну, скажем, ты бы знала, что деньги никто не разыскивает.
— А как бы я объяснила такую перемену в моем образе жизни? Роскошные наряды, поездки на Карибские острова, драгоценности, меха? Люди начали бы задавать вопросы.
— Ты бы переехала в другой город — туда, где тебя никто не знает.
Она покачала головой.
— Меня бы все время мучил страх перед разоблачением. Я бы просто не смогла спать по ночам. — Она уставилась на свои ногти. Они были покрыты ярко-красным лаком — такого же цвета была куртка Джекоба. Сара стерла с руки следы губной помады и повторила: — Нет. Я бы вернула деньги.
Я промолчал. Она поднесла ко рту миску, отхлебнула из нее молока и взглянула на меня.
— А ты бы взял их? — спросила она. Лица ее почти не было видно: его загораживало дно миски.
Я вздрогнул. Нагнувшись, принялся развязывать шнурок на ботинке.
Сара отставила миску.
— Мне кажется, здесь пахнет большой бедой.
— Предположим, тебе не грозит опасность быть пойманной. — Я резко взмахнул рукой, рассекая воздух, словно пытался усилить впечатление от своих слов. — А она и в самом деле полностью исключается.