— Нет. Нас поймают. Я хочу сжечь деньги.
— Но мы не можем этого сделать.
— Неужели ты не видишь, Хэнк? Не видишь, как ситуация выходит из-под контроля? Все было нормально, когда о деле знали только мы четверо. Но каждый считает себя вправе поделиться секретом с кем захочет. Теперь нас уже пятеро. Очень скоро будет и больше. И число посвященных будет расти, пока нас не схватят.
— Мы не можем сжечь деньги, — повторил я.
— Это маленький городок. Слухи здесь распространяются гораздо быстрее, чем ты думаешь. Мы должны покончить с этим делом, пока у нас еще есть такая возможность.
— Сара, — медленно произнес я, — все осложнилось.
Она начала было протестовать, но вдруг увидела выражение моего лица.
— Что ты имеешь в виду? — спросила она.
— Ты помнишь репортаж по телевизору о Дуайте Педерсоне? Старике, что свалился на аэросанях в реку?
Она кивнула.
— Да, первого января.
— Его смерть не была случайной.
Сара, судя по всему, не поняла смысла сказанного. Она смотрела на меня отсутствующим взглядом.
— Он видел нас с Джекобом в заповеднике, и мы убили его. — Выпалив это, я испытал невероятное облегчение, у меня словно гора с плеч свалилась. Сам того не ожидая, я вдруг признался. Теперь совесть моя была чиста.
Сара сидела молча, пытаясь осознать услышанное.
— Ты убил его? — спросила наконец она и как-то странно посмотрела на меня. В ее взгляде отразился не ужас, которого я почему-то больше всего боялся; в нем было нечто сродни страху — опаска с оттенком растерянности, пожалуй; и за всем этим угадывалось скрытое неодобрение, которое, как зернышко, готово было прорасти и ожидало лишь благодатного дождя в виде подробностей случившегося. Уловив ее настроение, я заколебался и, опять-таки неожиданно для самого себя, даже не задумавшись, снова начал лгать.
— Это дело рук Джекоба, — сказал я. — Он вышиб Педерсона из саней и ударил по голове. Потом мы отвезли старика к мосту и обставили его гибель как несчастный случай.
У меня было такое ощущение, что мое вымученное признание истекает кровью среди разбросанных по столу бумаг.
— Боже, — прошептала Сара.
Я кивнул, уставившись на свои руки.
— Как ты мог позволить ему совершить убийство? — спросила Сара.
Я не сомневался в том, что этот вопрос она задает из чистого любопытства, а вовсе не в порядке внушения. Ответа у меня не было.
— Разве ты не мог его остановить?
Я покачал головой.
— Это произошло так быстро. Один удар — и все было кончено.
Я посмотрел на Сару, встретился с ней взглядом. И испытал облегчение: она была спокойна. В ее глазах не было ни ужаса, ни печали, одно лишь смятение. Она не совсем поняла, что же произошло на самом деле.
— Он выслеживал лисицу, — начал объяснять я. — Если бы Джекоб не убил его, он бы наверняка обнаружил самолет и наши следы вокруг него.
Сара на мгновение задумалась.
— Но это не мешает нам сжечь деньги, — проговорила она.
Я опять покачал головой. Вовсе не собирался я жечь эти деньги. Из-за них я убил человека; если сейчас я сдамся, получится, что убил ни за что. Мое преступление станет бессмысленным, непростительным. Все это я понимал, но сказать Саре не смел.
Сдвинув брови, я вперил взгляд в стол и начал катать карандаш по его поверхности, накрыв сверху ладонью.
— Нет, — сказал я. — Мы не будем сжигать деньги.
— Но нас поймают, — возразила Сара. — Может так получиться, что мы теряем последний шанс.
Она повысила голос, и я взглядом указал на дверь, одновременно приложив палец к губам.
— Если мы сожжем их, — зашептала она, — с Джекобом все будет в порядке. Не останется ни улик, ни мотивов, чтобы привязать нас к гибели Педерсона. Но если мы будем тянуть, то дождемся, что нас накроют с деньгами, и тогда уж Карлу не составит труда свести все факты воедино.
— Я не вижу причин для волнений, — спокойно проговорил я. — Нам пока ничто не угрожает. А если вдруг почувствуем опасность, тогда можно будет сжечь деньги. Пока это единственная улика против нас.
— Но теперь это уже не просто кража, ведь произошло убийство.
— Кроме нас, об этом никто не знает, Сара. Только ты, я и Джекоб. Это наш секрет. И с чего это вдруг у кого-то возникнут подозрения на наш счет?
— Нас поймают. — Она откинулась в кресле и сложила руки на животе.
— Нет, — произнес я с большей уверенностью, чем испытывал на самом деле. — Не поймают. Больше ни одна живая душа не узнает о том, что произошло. Ни о Педерсоне, ни о деньгах.
Сара промолчала. Она, казалось, была близка к тому, чтобы разрыдаться, но я чувствовал, что хотя бы на мгновение, но мне удалось удержать ее от слез. Она готова была оставить все как есть, подождать и посмотреть, что произойдет дальше. Я встал со стула и, выйдя из-за стола, подошел к ней. Я коснулся ее волос, наклонился и обнял ее. Движение получилось весьма неграциозным: она сидела глубоко в кресле, живот ее разделял нас, и мне пришлось перегнуться через ручку кресла, чтобы дотянуться до нее. Но желаемый эффект был достигнут. Сара уронила голову мне на плечо и обняла меня.