— Жаль, что мы не можем помочь ему с фермой.
Спицы замерли, и я почувствовал на себе взгляд Сары.
— Он не может здесь оставаться, Хэнк. Это погубит нас.
— Знаю. Я просто сказал, что мне жаль отказывать ему в помощи.
— Тогда возьми с него обещание, что он уедет. Только так ты сможешь ему помочь.
— Но что он будет делать, Сара? Ты об этом подумала? Ему ведь некуда ехать.
— У него будет миллион долларов. Он сможет поехать куда угодно.
— Только не туда, куда хочет.
— Совершенно верно, — подтвердила она, кивнув.
Спицы вновь замелькали в ее руках.
— Я всегда плохо относился к Джекобу, — проговорил я, — даже когда мы были маленькими. И мне кажется, будто я всю жизнь предавал его.
— Можно подумать, он очень много сделал для тебя.
Я пропустил ее слова мимо ушей. Она меня не понимала.
— Когда-то я относился к нему почтительно, — продолжал я. — Но только до той поры, пока не пошел в школу, где стал свидетелем того, как над ним издеваются из-за его полноты. Тогда я начал стыдиться того, что он мой брат. И смотреть на него свысока. Он знал это, чувствовал перемену в наших отношениях.
Спицы продолжали постукивать.
— Это вполне естественно, — сказала Сара. — Ты же был маленьким.
Я покачал головой.
— Он был таким робким, ранимым ребенком.
— А теперь такой же робкий и ранимый взрослый.
Я нахмурился. Мне хотелось выразить ей свои чувства к брату, поделиться своими переживаниями и отчаянием, которые не давали мне покоя с той самой минуты, как мы расстались с Джекобом.
— А ты знаешь, что он писался в постели? — спросил я.
— Кто, Джекоб? — Сара ухмыльнулась.
— В седьмом классе у него вдруг возникли проблемы с мочевым пузырем. Это продолжалось всю зиму и весну. Мама специально заводила будильник, чтобы просыпаться среди ночи и будить Джекоба, вести его в туалет, но все было бесполезно.
Сара не отрывалась от вязанья. Казалось, она не обращает никакого внимания на то, что я говорю.
— В довершение ко всему я проболтался одному из своих приятелей, и очень скоро об этом узнали все. Вся школа.
— Джекоб был в ярости?
— Нет. Ему было очень стыдно, но это лишь всех подзадоривало. Он не рассказал об этом родителям, так что мне удалось избежать наказания. — Я сделал паузу, задумавшись над этим. — Это был самый жестокий поступок в моей жизни.
— С тех пор прошло так много времени, Хэнк, — сказала Сара. — Готова спорить, что сейчас он даже не вспомнит, что такое было.
Я покачал головой. Мне вдруг стало ясно, что не следовало говорить об этом: рассказ был совершенно некстати, к тому же я сказал вовсе не то, что хотел. А хотелось мне просто выразить свое искреннее желание помочь брату, сделать для него что-нибудь хорошее, изменить его жизнь к лучшему. Но как облечь все это в слова — я не знал.
— Какая разница — помнит он или нет?
Вот все, что я сказал.
Поздно ночью меня разбудил шум подъехавшего автомобиля. Сара лежала на спине рядом со мной, дыхание ее было глубоким и ровным. Единственным источником света в комнате был электронный будильник, циферблат которого отбрасывал бледно-зеленые блики на ночной столик и укрытый одеялом огромный живот Сары.
Часы показывали без четверти час. Я услышал, как мотор автомобиля заглох.
Соскользнув с кровати, я босиком прокрался к окну. Небо было чистым. Полумесяц — бледно-желтый, почти белый — завис посередине небосклона. Звезды струили яркий и холодный свет, который, просачиваясь сквозь ветви деревьев, отражался на снегу блестящими искорками. На подъездной аллее, припаркованный к дому, стоял автомобиль Лу.
Я взглянул на Сару, которая дышала все так же спокойно и безмятежно, потом на цыпочках пересек комнату и вышел в коридор.
Уже спускаясь по лестнице, я расслышал, как скрипнула открываемая дверца автомобиля. Еще мгновение — и она опять издала тот же скрипучий звук, только чуть тише — ее явно закрывали.
Подойдя к двери, я выглянул в щель. По аллее, осторожно ступая по снегу, шел Лу. На нем была белая маскировочная куртка; походка его чем-то напоминала нетвердую поступь пьяного. Я не был уверен, но похоже было, что в машине его кто-то ждал. Лу махнул рукой в сторону гаража.