И тогда все будет кончено.
Рано утром во вторник, когда я уже собирался уходить на работу, у Сары начались схватки. Я тут же повез ее в больницу, которая находилась в пятнадцати минутах езды от нашего дома, на другом конце Дельфии. В шесть часов четырнадцать минут вечера она родила девочку.
5
Через четыре дня я привез Сару с ребенком домой. Девочка была здоровенькой и весила аж девять фунтов.
Уже по дороге домой мы решили назвать ее Амандой, в честь бабушки Сары со стороны отца.
Меня поразило, каким грязным стал наш дом за время недолгого отсутствия Сары. Я устыдился того, что не смог поддержать хотя бы элементарный порядок. В раковине лежала гора немытой посуды, в комнатах валялись газеты, а водосток в ванной был забит пуком волос.
Проводив своих женщин наверх, в спальню, я положил Аманду в колыбельку, которую заранее поставил у окна. Сара наблюдала за мной с кровати. Колыбелька была та самая, что привез нам отец за неделю до своей гибели. В ней нянчили еще нас с Джекобом; отец смастерил ее сам.
Потом я спустился на кухню и приготовил Саре чай с тостами. Сложив все это на поднос, я снова поднялся наверх, и, пока Сара пила чай, мы немного поболтали. Говорили, конечно, только об Аманде — как она плакала, когда хотела есть, как дергала ножкой, если кто-то дотрагивался до ее ступни, какие у нее ясные бледно-голубые глазки. Сара вспомнила больницу — сварливую ночную няню, у которой так хлюпали туфли, словно были полны воды, — звуки эти отчетливо разносились по темным коридорам, когда она совершала свой обход; приветливую утреннюю няню — она слегка шепелявила и потому старалась не называть Сару по имени; щербатого доктора, который, говоря об Аманде, почему-то употреблял местоимение «он».
Все это время я стоял над колыбелью, любуясь спящим младенцем. Аманда лежала на спинке, повернув головку к окну, глаза ее были плотно закрыты, словно она щурилась от яркого дневного света. Сжав кулачки, она вскинула ручки вверх. И совсем не шевелилась. Мне все время хотелось дотронуться до нее, убедиться в том, что она жива.
Сара допила чай. Она все говорила и говорила, словно все эти четыре дня специально копила для меня новости. Я улыбался и кивал, поощряя ее словоохотливость, как вдруг она запнулась.
— Это, случайно, не Джекоб? — спросила она, прислушиваясь. Я выглянул в окно.
К дому, громыхая, подъезжал грузовик Джекоба.
Я открыл ему дверь и пригласил войти, но он сказал, что торопится. Джекоб привез подарок для ребенка — что-то завернутое в розовую бумагу — и быстро передал мне, словно его это очень смущало.
— Здесь плюшевый медвежонок, — сказал он. Мотор грузовика все тарахтел. С пассажирского сиденья за нами наблюдал Мэри-Бет. Один раз он залаял на меня и ткнулся носом в стекло, оставив на нем влажный отпечаток.
— Зайди, посмотри на нее, — пригласил я. — Хотя бы на минутку. Она наверху.
Джекоб покачал головой и отступил на шаг, словно опасаясь, что я силой затащу его в дом. Он остановился на самом краю крыльца.
— Нет, — сказал он. — Зайду потом. Не хочу беспокоить Сару.
— Никакого беспокойства, — возразил я и переложил сверток с медведем в другую руку.
Джекоб снова замотал головой. Возникла неловкая пауза; мой брат явно собирался с мыслями, чтобы сказать еще что-нибудь.
— Уже решили, как назовете? — спросил он.
Я кивнул.
— Амандой.
— Красивое имя.
— Это в честь бабушки Сары. В переводе с латыни означает «достойная любви».
— Действительно красивое имя, — сказал Джекоб. — Мне нравится.
Я опять кивнул.
— Ты уверен, что не хочешь зайти?
Он покачал головой. Уже ступив с крыльца, он вдруг остановился.
— Хэнк, — замялся он, — я хотел… — И запнулся, бросив взгляд в сторону грузовика.
— Что?
— Ты не мог бы одолжить мне немного денег?
Я нахмурился, опять переложив медведя из руки в руку.
— Сколько?
Он сунул руки в карманы пальто и уставился на свои сапоги.