Сара сидела передо мной, держа на коленях книгу.
Руку она положила на живот, на ее лице застыло мечтательное выражение. Она не сразу очнулась от своих грез.
– Ну? – спросила она наконец. – Как все прошло?
– Нормально, – ответил я, все еще погруженный в свои мысли.
– Вы так долго были на кладбище?
Я не ответил. В гостиной стоял полумрак; единственными источниками света были огонь в камине да маленькая настольная лампа возле кресла. На камине тикали миниатюрные часы, на полу, возле решетки, валялась медвежья шкура – и то и другое были свадебными подарками моих родителей. Шкура, конечно, ненастоящая – медведь был сказочный, со стеклянными глазами и белыми пластмассовыми зубами. На противоположной стене висело большое, размером с окно, зеркало в деревянной раме. В нем отражалась вся комната – я мог разглядеть и Сару, и себя, сидящего рядом с ней возле камина.
Сара подалась вперед, вглядываясь в мое лицо.
– Что с твоим лбом?
Я дотронулся до шишки.
– Ударился.
– Ударился? Обо что?
– Сара, – произнес я, – давай представим гипотетическую ситуацию. Ну, это будет что-то вроде игры.
Она отложила книгу на стоявший рядом столик и подхватила миску с овсянкой.
– Хорошо, давай.
– Порассуждаем о морали, – предупредил я. Она зачерпнула ложку овсянки, потом вытерла рот рукой, удаляя губную помаду.
– Предположим, ты вышла прогуляться и нашла мешок с деньгами.
– И сколько денег?
Я сделал вид, что задумался.
– Четыре миллиона долларов.
Она кивнула.
– Как бы ты поступила – оставила деньги себе или сдала их в полицию?
– Это же чьи-то деньги, правда?
– Конечно.
– Стало быть, попытка оставить их себе будет выглядеть воровством?
Я пожал плечами. Мне вовсе не хотелось, чтобы она рассуждала в этом ключе.
Сара, казалось, ни на секунду не задумалась над ответом.
– Я бы отдала деньги, – сказала она.
– Отдала?
– Конечно. Что бы я делала с четырьмя миллионами? Ты можешь представить, чтобы я принесла домой такую сумму? – Она рассмеялась и отправила в рот еще одну ложку каши.
– Но ты только вообрази, что можно сделать с четырьмя миллионами. Можно ведь начать новую жизнь.
– Это воровство, Хэнк. И я бы непременно попалась в конце концов.
– А что, если бы ты была уверена, что не попадешься?
– Как можно быть уверенным в этом?
– Ну, скажем, ты бы знала, что деньги никто не разыскивает.
– А как бы я объяснила такую перемену в моем образе жизни? Роскошные наряды, поездки на Карибские острова, драгоценности, меха? Люди начали бы задавать вопросы.
– Ты бы переехала в другой город – туда, где тебя никто не знает.
Она покачала головой.
– Меня бы все время мучил страх перед разоблачением. Я бы просто не смогла спать по ночам. – Она уставилась на свои ногти. Они были покрыты ярко-красным лаком – такого же цвета была куртка Джекоба. Сара стерла с руки следы губной помады и повторила: – Нет. Я бы вернула деньги.
Я промолчал. Она поднесла ко рту миску, отхлебнула из нее молока и взглянула на меня.
– А ты бы взял их? – спросила она. Лица ее почти не было видно: его загораживало дно миски.
Я вздрогнул. Нагнувшись, принялся развязывать шнурок на ботинке.
Сара отставила миску.
– Мне кажется, здесь пахнет большой бедой.
– Предположим, тебе не грозит опасность быть пойманной. – Я резко взмахнул рукой, рассекая воздух, словно пытался усилить впечатление от своих слов. – А она и в самом деле полностью исключается.
Сара нахмурилась.
– Чьи это деньги?
– Что ты имеешь в виду? Они твои.
– Но у кого я их украла?
– У торговца наркотиками. У преступника, ограбившего банк.
– Но если бы речь шла о грабителе, тогда было бы ясно, что деньги принадлежат банку.
– Хорошо, представь, что это был торговец наркотиками.
– О, Хэнк, – вздохнула Сара. – Ты просто хочешь услышать от меня, что я взяла бы эти деньги.
– Но разве такой вариант для тебя неприемлем?
– Я допускаю, что в каких-то ситуациях я бы и подумала, прежде чем возвратить деньги.
Я не нашелся с ответом. Ее реакция оказалась совсем не той, на которую я рассчитывал. Она посмотрела в мою сторону.
– А почему ты меня об этом спрашиваешь?
Я вдруг подумал о том, что допустил ошибку. Мне стало ясно, что, рассуждая гипотетически, я и сам бы не взял денег. Я поднялся и направился в прихожую.
– Куда ты? – крикнула мне вслед Сара. Я махнул рукой.
– Подожди.
Подойдя к стенному шкафу, я вытащил из-под куртки рюкзак и поволок его за собой по кафельному полу коридора в гостиную. Сара опять раскрыла книгу, но, увидев меня с мешком, тут же захлопнула ее.
– Что это?!. – воскликнула она.
Я подтащил рюкзак к камину, ослабил узел и с торжествующим видом вывалил его содержимое к ее ногам.
Деньги с шуршанием посыпались на медвежью шкуру.
Сара, отложив книгу на столик, в ужасе уставилась на них. Открыв рот, она безмолвствовала.
Я стоял перед ней, держа в руках пустой рюкзак.
– Это не сон, – проговорил я.
Она все не отводила взгляда от денег. Лицо моей жены приняло страдальческое выражение, словно ее только что ударили в грудь.
– Все в порядке, – сказал я. Опустившись на колени, я, вместо того чтобы начать складывать деньги обратно в мешок, провел по ним рукой. Бумажки были холодными на ощупь, мягкими и чуть потертыми, как кусочки ткани. Они были старыми, с легкими зазубринками по краям, и я подумал о миллионах рук, через которые они прошли, прежде чем оказаться в моих; их без конца вытаскивали из бумажников, кошельков и сейфов, и вот теперь они завершали свой бег по жизни, осев на полу моей гостиной.
– Ты взял их из своего магазина? – спросила Сара.
– Нет. Нашел.
– Но это же чьи-то деньги. Их уже наверняка разыскивают.
Я покачал головой.
– Никто их не ищет.
Она, казалось, не слушала меня.
– Здесь четыре миллиона долларов?
– Четыре миллиона четыреста тысяч.
– Вы с Джекобом нашли их?
Я кивнул, и Сара нахмурилась.
– Где?
Я рассказал ей про лисицу и Мэри-Бет, про то, как мы пробирались через парк, как увидели самолет. Когда я дошел до эпизода с птицей, Сара снова взглянула на мой лоб – на лице ее отразилось сочувствие, но она ничего не сказала.
Я закончил свой рассказ, и мы некоторое время молчали. Подняв с пола пачку денег, я протянул ее Саре. Мне хотелось, чтобы она дотронулась до нее, ощутила в своих руках этот тугой сверток, но она не стала этого делать.
– Ты ведь хочешь оставить их, я правильно поняла? – спросила она.
Я пожал плечами.
– Думаю, что да. То есть я хочу сказать, что не вижу причин отказываться от них.
Она промолчала. Положив руки на живот, она уставилась на него, и во взгляде ее сквозила тревога. Ребенок опять брыкался.
– Если мы оставим их себе, – сказал я, – это на всю жизнь избавит нас от финансовых затруднений.
– У нас и сейчас их нет, Хэнк. У тебя хорошая работа. Нам не нужны эти миллионы.
Я задумчиво смотрел на огонь. Он постепенно затухал, язычки пламени становились все короче. Я привстал и подкинул в камин еще одно полено.
Вообще-то, Сара была права: нам грех было жаловаться – не то что Джекобу и Лу или даже моим родителям, которые лишь под старость достигли определенного уровня благополучия. Мы не особенно нуждались, и жизнь наша не была в этом смысле борьбой за кусок хлеба. Нас вполне можно было отнести к среднему классу: когда мы строили планы на будущее, тревоги наши были не о том, чем себя прокормить или оплатить счета, какое образование дать детям, – мы думали о том, как сэкономить деньги, чтобы приобрести дом побольше, машину получше, бытовую технику посовременнее. Но не нуждаться – вовсе не означает, что ты равнодушен к деньгам и можешь отказаться от них, когда они сами плывут в руки.