Джекоб колебался; взгляд его по-прежнему был устремлен на перчатки. Наконец он пожал плечами.
– Хорошо.
– Обещай мне.
Он вздохнул и уставился в окно.
– Обещаю, что не скажу Лу, – произнес он. После этого мы какое-то время молчали. Джекоб собрался было вылезти из машины, но потом как будто передумал.
– Где ты спрятал деньги? – спросил он. Я в упор посмотрел на него.
– В гараже, – солгал я.
– В гараже?
– Я подумал, что, если спрячу в доме, Сара может их случайно найти.
Он кивнул, выждал какое-то мгновение, словно пытаясь придумать, что бы еще сказать, потом все-таки открыл дверцу. Собака спрыгнула с заднего сиденья, бросилась к нему в ноги.
– Мы забыли съездить на кладбище, – сказал я. Джекоб устало взглянул на меня, губы его дрогнули в презрительной усмешке.
– Хочешь сейчас съездить? Я покачал головой.
– Я просто сказал, что мы забыли это сделать.
Он отмахнулся от моих слов.
– По-моему, это самая незначительная из наших проблем, я прав?
Джекоб не стал дожидаться моего ответа. Выбравшись из машины, он свистнул Мэри-Бет и, когда собака спрыгнула на тротуар, хлопнул за собой дверцей.
Сара услышала, как я вернулся домой, и позвала меня сверху. Я застал ее в спальне; шторы на окнах были опущены, и дневной свет почти не проникал в комнату. Она лежала под одеялом, явно намереваясь вздремнуть после обеда. Волосы ее были собраны в пучок на макушке.
Я присел возле нее и принялся пересказывать утренние события. Я излагал все по порядку, постепенно подводя ее к кульминационному моменту – стычке с Педерсоном, – рассчитывая преподнести эту новость вовремя, чтобы добиться максимального эффекта. Сара перевалилась на бок, прикрыла глаза и натянула одеяло до подбородка. Она никак не реагировала на мои откровения – просто лежала и полусонно улыбалась. Я даже не был уверен в том, что она меня слушает.
Но, когда я начал рассказывать о том, как покидал самолет, она чуть приподняла голову и открыла глаза.
– А что с банкой из-под пива? – спросила она. Вопрос застал меня врасплох.
– С банкой из-под пива? – переспросил я.
– Ну да, с той, что была у Лу.
Я понял, что совершенно упустил это из виду. Мне нужно было заняться поисками банки сразу же после того, как я подложил деньги, но в тот момент как раз и появились две вороны, которые так напугали меня.
– Я не нашел ее, – уклончиво ответил я.
– А ты искал?
Я выдержал паузу, постепенно обдумывая, стоит ли приврать, но, пока я колебался, необходимость в этом уже отпала.
– Ты забыл, – обличительным тоном заявила Сара.
– Я просто не увидел ее. Около самолета ее не было.
Сара приподнялась и села.
– Если ее найдут, – скороговоркой произнесла она, – сразу станет ясно, что кто-то там уже побывал.
– Подумаешь, какая-то банка из-под пива. Ее никто и не заметит.
Сара промолчала. Она сидела, уставившись на одеяло. Я видел, что она начинает злиться: губы ее были плотно сжаты, и казалось, что даже вены на лбу вздулись от напряжения.
– Подумают, что кто-то обронил ее еще летом, – добавил я. – Во время пикника в саду.
– Можно провести экспертизу и установить, сколько времени она там пролежала. Это легко определяется по ржавчине.
– Да ладно тебе, Сара. Никто не станет проводить экспертизу.
Ее тон был мне неприятен. Она словно обвиняла меня в том, что я совершил грубейшую и непростительную ошибку. В ее понимании я повел себя глупо.
– Они найдут на ней отпечатки пальцев Лу.
– Он был в перчатках, – сказал я, силясь вспомнить, так ли это было на самом деле. – Это обыкновенная пивная банка, таких в лесу полно валяется. Никто и внимания-то на нее не обратит.
– Еще как обратит, Хэнк. Если возникнет хотя бы малейшее подозрение насчет пропажи денег, обыщут каждый дюйм сада. И, если найдут эту банку и на ней отпечатки пальцев Лу, нас тут же вычислят.
Я задумался. Ее гневный выпад задевал меня, порождая смутное желание ответить тем же. Я знал, что она слишком уж преувеличивает опасность, но в то же время не мог не согласиться с тем, что отчасти ее страхи оправданны. Мы и в самом деле оставили после себя улику: пусть маленькую, но все равно способную разоблачить нас.
– У нас еще есть шанс выпутаться: надо сжечь деньги, – заявила она.
– Перестань, Сара.
Она закрыла глаза и покачала головой.
– Мы не будем ничего сжигать, – проговорил я. Сара промолчала. Разглаживая на животе одеяло, она всем своим видом выражала недовольство, и, глядя на нее, я вдруг поймал себя на том, что не собираюсь рассказывать ей про Педерсона. Это меня удивило, даже потрясло. У нас никогда не было секретов, мы были на редкость откровенны друг с другом. Но я решил, что о Педерсоне она узнает не здесь и не сейчас. Возможно, когда-нибудь, лет через десять-двадцать, когда мы вкусим прелестей роскошной жизни и это в какой-то степени оправдает меня в ее глазах, я расскажу о том, что произошло на самом деле. Я расскажу, как спас нас от разоблачения, как взвалил на себя эту тяжкую ношу, ограждая ее и нашего будущего ребенка от возможных неприятностей. Она будет потрясена моей храбростью, благородством – ведь я столько лет скрывал от нее горькую правду – и все мне простит.
По правде говоря, я страшился ее приговора.
– Твой лоб уже лучше, – заметила она, не глядя на меня. Это была попытка примирения.
Я дотронулся до лба.
– Во всяком случае, рана больше не болит.
Какое-то время мы молчали. Сара плюхнулась обратно на подушку, повернувшись ко мне лицом. Я не смотрел на нее. Я ждал, пока она извинится. Если бы это произошло, я, может, и рассказал бы ей всю правду, но она промолчала, и я не стал менять принятого решения.
– Продолжай, – прошептала она.
– Да вот, собственно, и все, – сказал я. – Я вышел из самолета, закрыл за собой дверь и поспешил через лес обратно, к дороге. Потом мы приехали домой.
Днем снег так и не выпал. Я слонялся по дому, время от времени поглядывая в окно на небо. Каждый час включал радио и слушал прогноз погоды. Он упрямо предсказывал снегопад, местами сильный, затяжной, но близился вечер – за окном по-прежнему не виднелось ни облачка. Когда солнце совсем зашло, в небе разлилось море искрящихся льдинок-звезд.
Несчастный случай с Педерсоном стал событием номер один в сводке местных новостей. Мы с Сарой услышали о его гибели в телевизионном репортаже еще до обеда. На месте происшествия произвели съемку – по всей видимости, днем. Показали полузатонувшие аэросани, шапку старика, которая плавала тут же, рядом. Тело к тому времени уже вытащили из полыньи. Берег реки был весь истоптан, так что можно было представить, что там творилось; суматоху и панику подогревала иллюзорная надежда на то, что старик еще жив.
Диктор объявил, что тело обнаружил проезжавший мимо автомобилист; произошло это около полудня. Намеков на совершенное убийство в репортаже не проскальзывало, не было и упоминаний о том, что обстоятельства гибели старика вызывают подозрение. В кадре промелькнул грузовичок шерифа, стоявший у обочины с включенными фарами. Возле машины Карл разговаривал с высоким худым мужчиной в ярко-зеленой пуховой куртке – по всей видимости, это и был тот самый автомобилист. В самом углу экрана, вдалеке, я разглядел дом Педерсона. Во дворе стояли три или четыре машины – друзья приехали утешить вдову.
Сара не стала комментировать репортаж, ограничившись одной лишь репликой: «Как печально – погибнуть в первый день нового года». До нее, судя по всему, не дошло, что река протекает в непосредственной близости от заповедника.
В подавленном настроении я пошел спать.
Я убил человека. Да, именно так называлось то, что я совершил. В душе я оставался тем же, кем был всегда, но умом понимал, что отныне я совершенно другой человек. Я – убийца.
И еще одна мысль терзала меня. Сара… Я ведь не сказал ей правды. Это была первая большая ложь, которая пролегла между нами. Я прекрасно сознавал, что с течением времени рассказать о случившемся будет все труднее. Надежда на то, что смогу признаться ей лет через двадцать, была слишком призрачна и более походила на фантазию. Оттягивая момент признания, я лишь усугублял свою вину перед Сарой.