Но я знал, что это невозможно, как бы мне этого ни хотелось, и, когда днем я обговорил это с Сарой, она согласилась со мной.
– Он должен уехать, Хэнк, – сказала она. – Не может быть и речи о том, чтобы он остался.
Мы сидели у камина в гостиной. Сара опять вязала, и, когда она говорила, спицы негромко постукивали, словно переводили ее слова на азбуку Морзе.
– Ты должен заставить его понять это.
– Знаю, – кивнул я. – Но там я не мог этого сделать. Скажу ему обо всем в понедельник.
Она покачала головой.
– Не говори, пока не возникнет необходимость.
– Что ты имеешь в виду?
– Со временем он может утратить интерес к своей затее.
Я понял ее позицию; она боялась, что мой отказ настроит Джекоба враждебно по отношению к нам, толкнет его к Лу. Я хотел было поспорить с ней, сказать, что не стоит опасаться Джекоба, что он все-таки мой брат и ему можно доверять, но вдруг понял, что у меня нет весомых аргументов, нет солидных, объективных доказательств его преданности. И потому мне не оставалось ничего другого, как сказать:
– Жаль, что мы не можем помочь ему с фермой. Спицы замерли, и я почувствовал на себе взгляд Сары.
– Он не может здесь оставаться, Хэнк. Это погубит нас.
– Знаю. Я просто сказал, что мне жаль отказывать ему в помощи.
– Тогда возьми с него обещание, что он уедет. Только так ты сможешь ему помочь.
– Но что он будет делать, Сара? Ты об этом подумала? Ему ведь некуда ехать.
– У него будет миллион долларов. Он сможет поехать куда угодно.
– Только не туда, куда хочет.
– Совершенно верно, – подтвердила она, кивнув.
Спицы вновь замелькали в ее руках.
– Я всегда плохо относился к Джекобу, – проговорил я, – даже когда мы были маленькими. И мне кажется, будто я всю жизнь предавал его.
– Можно подумать, он очень много сделал для тебя.
Я пропустил ее слова мимо ушей. Она меня не понимала.
– Когда-то я относился к нему почтительно, – продолжал я. – Но только до той поры, пока не пошел в школу, где стал свидетелем того, как над ним издеваются из-за его полноты. Тогда я начал стыдиться того, что он мой брат. И смотреть на него свысока. Он знал это, чувствовал перемену в наших отношениях.
Спицы продолжали постукивать.
– Это вполне естественно, – сказала Сара. – Ты же был маленьким.
Я покачал головой.
– Он был таким робким, ранимым ребенком.
– А теперь такой же робкий и ранимый взрослый.
Я нахмурился. Мне хотелось выразить ей свои чувства к брату, поделиться своими переживаниями и отчаянием, которые не давали мне покоя с той самой минуты, как мы расстались с Джекобом.
– А ты знаешь, что он писался в постели? – спросил я.
– Кто, Джекоб? – Сара ухмыльнулась.
– В седьмом классе у него вдруг возникли проблемы с мочевым пузырем. Это продолжалось всю зиму и весну. Мама специально заводила будильник, чтобы просыпаться среди ночи и будить Джекоба, вести его в туалет, но все было бесполезно.
Сара не отрывалась от вязанья. Казалось, она не обращает никакого внимания на то, что я говорю.
– В довершение ко всему я проболтался одному из своих приятелей, и очень скоро об этом узнали все. Вся школа.
– Джекоб был в ярости?
– Нет. Ему было очень стыдно, но это лишь всех подзадоривало. Он не рассказал об этом родителям, так что мне удалось избежать наказания. – Я сделал паузу, задумавшись над этим. – Это был самый жестокий поступок в моей жизни.
– С тех пор прошло так много времени, Хэнк, – сказала Сара. – Готова спорить, что сейчас он даже не вспомнит, что такое было.
Я покачал головой. Мне вдруг стало ясно, что не следовало говорить об этом: рассказ был совершенно некстати, к тому же я сказал вовсе не то, что хотел. А хотелось мне просто выразить свое искреннее желание помочь брату, сделать для него что-нибудь хорошее, изменить его жизнь к лучшему. Но как облечь все это в слова – я не знал.
– Какая разница – помнит он или нет? Вот все, что я сказал.
Поздно ночью меня разбудил шум подъехавшего автомобиля. Сара лежала на спине рядом со мной, дыхание ее было глубоким и ровным. Единственным источником света в комнате был электронный будильник, циферблат которого отбрасывал бледно-зеленые блики на ночной столик и укрытый одеялом огромный живот Сары.
Часы показывали без четверти час. Я услышал, как мотор автомобиля заглох.
Соскользнув с кровати, я босиком прокрался к окну. Небо было чистым. Полумесяц – бледно-желтый, почти белый – завис посередине небосклона. Звезды струили яркий и холодный свет, который, просачиваясь сквозь ветви деревьев, отражался на снегу блестящими искорками. На подъездной аллее, припаркованный к дому, стоял автомобиль Лу.
Я взглянул на Сару, которая дышала все так же спокойно и безмятежно, потом на цыпочках пересек комнату и вышел в коридор.
Уже спускаясь по лестнице, я расслышал, как скрипнула открываемая дверца автомобиля. Еще мгновение – и она опять издала тот же скрипучий звук, только чуть тише – ее явно закрывали.
Подойдя к двери, я выглянул в щель. По аллее, осторожно ступая по снегу, шел Лу. На нем была белая маскировочная куртка; походка его чем-то напоминала нетвердую поступь пьяного. Я не был уверен, но похоже было, что в машине его кто-то ждал. Лу махнул рукой в сторону гаража.
Гараж примыкал к левому крылу дома. Его фасад мне виден не был, и когда Лу приблизился к нему, то исчез из поля моего зрения.
В доме у меня не было никакого оружия. Разве что кухонные ножи, но мне не хотелось бежать за ними и отвлекаться из-за этого от наблюдения.
Лу довольно долго копался в гараже. Двери гаража никогда не запирались, но и поживиться там было нечем. Я уставился на его машину. Там определенно кто-то был – возможно, даже двое.
Миниатюрные дедовские часы Громко тикали в гостиной, и от этого тишина в доме казалась еще более зловещей.
Мне вдруг пришла в голову мысль зажечь свет и тем самым вспугнуть незваных гостей, но я этого не сделал. Я остался стоять у двери, дрожа от холода – в одной пижаме, босиком, дожидаясь, пока появится Лу.
Он наконец показался из-за угла, но направился не к машине, а прямиком к моей двери.
Я напрягся и отступил на два шага назад.
Лу взошел на крыльцо, его сапоги глухо застучали о деревянные ступени – звук напоминал барабанный бой. Он подергал дверную ручку, но дверь была заперта. Тогда он постучал, очень тихо, очевидно, перчатками.
Я не шелохнулся.
Он опять постучал, уже громче, на этот раз кулаком, – помня о том, что наверху спит Сара, я подошел к двери и щелкнул замком.
Приоткрыв дверь, я выглянул наружу и прошептал:
– Что ты здесь делаешь, Лу?
Он широко улыбнулся, показав свои гнилые зубы. Глаза его блестели.
– Мистер Бухгалтер! – воскликнул он, словно был удивлен нашей встречей.
Я нахмурился – выражение его лица тотчас же изменилось, он стал серьезным и мрачным.
– Хэнк, – сказал он, – я здесь, чтобы произвести небольшое изъятие. – Потом, не сдержавшись, хихикнул и вытер рот перчаткой. Я уловил запах алкоголя.
– Иди домой, Лу, – проговорил я. – Разворачивайся и иди домой.
Из приоткрытой двери тянуло холодом, он обжигал мои голые ступни, вызывая в них ломоту.
– На улице мороз, Хэнк, – произнес Лу. – Пригласи меня в дом.
Он навалился всей своей тяжестью на дверь и, когда я невольно попятился, вломился в прихожую. По-прежнему ухмыляясь, он захлопнул за собой дверь.