– Ты слышала? – спросил я.
Сара кивнула. Рука ее лежала на моем колене.
– Все слышала?
– Да.
– Джекоб рассказал Лу о Педерсоне.
Она снова кивнула и слегка пожала мое колено. Я накрыл ее руку своей ладонью.
– Что ты собираешься делать? – спросила она. Я пожал плечами.
– Ничего.
– Ничего?
– Буду пока держать деньги у себя. Выжидать.
Она отстранилась от меня. Я чувствовал на себе ее взгляд. Сам же я сидел, уставившись на входную дверь.
– Ты не можешь так поступить, – заявила Сара. Хотя она и не повысила голоса, в нем прозвучала еле уловимая настойчивость. – Если ты не отдашь ему деньги, он тебя выдаст.
– Значит, придется отдать.
– Но это тоже невозможно. Из-за него и мы попадемся. Он же начнет сорить деньгами везде и всюду, привлекая к себе внимание.
– Хорошо, тогда не отдам. Буду водить его за нос.
– А он все расскажет.
– Но что мне еще остается, Сара?! – воскликнул я, начиная злиться. – Передо мной лишь эти два варианта.
– Сожги деньги.
– Не могу. Лу тогда расскажет про Педерсона. И для меня все закончится обвинением в убийстве.
– Свали все на Джекоба. Если ты выдашь его властям и пообещаешь выступить свидетелем обвинения против него, тебе будет гарантирована неприкосновенность.
– Я не могу поступить так с Джекобом.
– Ты лучше посмотри, как он обошелся с тобой, Хэнк. В том, что произошло, виноват только он.
– Я не собираюсь доносить на собственного брата. Дыхание Сары было учащенным и прерывистым. Я сжал ее руку.
– Не думаю, что Лу меня выдаст, – проговорил я. – Я уверен, что, если мы будем твердо стоять на своем, он подождет до лета.
– А если нет?
– Тогда дело дрянь. Мы рискуем.
– Но нельзя же вот так просто сидеть и ждать, пока он тебя выдаст.
– Что ты от меня хочешь? Чтобы я убил его? Как предлагал Джекоб?
Нахмурившись, она отмахнулась от моих слов.
– Я хочу сказать лишь одно: мы должны что-то делать. Нужно найти способ припугнуть его.
– Припугнуть?
– Да, страх – это огромная сила, Хэнк. Мы контролировали его тем, что держали у себя его деньги, но теперь он контролирует нас. Надо подумать, как восстановить свое преимущество.
– Если мы начнем угрожать ему, все только осложнится. Это все равно что бесконечно взвинчивать ставки в игре.
– Так ты хочешь сказать, что готов сдаться?
Я убрал от нее свою руку и устало потер лоб. В доме царила звенящая тишина.
– Я хочу одного: следовать своему плану, – проговорил я. – Дожидаться лета.
– Но тогда Лу тебя выдаст!
– Он ничего от этого не выиграет. И он это прекрасно знает. Если мы отправимся в тюрьму, деньги уплывут.
– Он сделает это назло. Просто потому, что ты ему не подчинился.
Я закрыл глаза. Тело начинало ломить от усталости. Мне хотелось вернуться в постель.
– Мне кажется, ты не совсем понимаешь, насколько все серьезно, Хэнк.
– Будет лучше, если мы ляжем, – сказал я, но Сара не шелохнулась.
– Теперь ты полностью в его власти. Тебе придется беспрекословно подчиняться ему.
– Но деньги-то все-таки у меня. И он не знает, где они спрятаны.
– Твоя сила была в том, что ты мог пригрозить сжечь их. Теперь ты лишился своего главного козыря.
– Не нужно мне было откровенничать с Джекобом.
– Ты знаешь, что из себя представляет этот Лу. Он теперь всю жизнь будет шантажировать тебя.
– Мне до сих пор не верится, что Джекоб мог так обойтись со мной.
– Если даже мы дотянем до лета и поделим деньги, Лу все равно от тебя не отстанет. Он выждет хоть и десять лет, не важно сколько, пока не истратит свою долю, и пойдет по нашим следам. Он будет нас шантажировать. Из-за него тебя посадят за решетку.
Я ничего не сказал в ответ. Я думал сейчас не о Лу; мысли мои были обращены к Джекобу. Сара снова взяла мою руку.
– Ты не можешь позволить ему одержать над тобой верх. Ты должен обуздать его.
– Но мы бессильны что-либо сделать. Ты без конца твердишь об угрозах, но чем мы можем ему пригрозить? Нам даже не за что зацепиться.
Сара промолчала.
– Что ты хочешь, чтобы я сделал? – спросил я. – У тебя есть какой-нибудь план?
Сара в упор посмотрела на меня – я даже подумал, что сейчас она предложит мне убить его, но она, покачав головой, лишь проговорила:
– Нет. Никакого плана у меня нет.
Я понимающе кивнул и уже собирался встать, чтобы отправиться в спальню, когда она вдруг схватила мою руку и приложила ее к своему животу. Ребенок брыкался. Я чувствовал, как бьется о мою ладонь эта мягкая плоть, скрывающая в своих темных глубинах загадочное существо. Толчки продолжались несколько секунд.
– Все будет хорошо, – прошептал я, когда ребенок наконец успокоился. – Доверься мне. Мы со всем справимся.
Я давно заметил, что эту фразу обычно произносят в самых безнадежных ситуациях; уже начав говорить, я спохватился, но слишком поздно. То же самое сказала мне мать, когда я виделся с ней в последний раз. Это была фальшивая бравада, попытка закрыть глаза и уши, избавиться от ощущения близости трагического финала. То, что меня потянуло на эти избитые заверения, само по себе являлось плохим знаком, и по тому, как крепко и настойчиво прижимала мою руку к своему животу Сара, я мог догадываться, что и она это понимала. Мы были в беде; мы сообща включились в опасную игру, наивно самоуверенные и неустрашимые. И сейчас лишь беспомощно наблюдали, как ситуация выходит из-под контроля.
– Я боюсь, Хэнк, – проговорила Сара, и я, соглашаясь с ней, кивнул.
– Все будет в порядке, – снова прошептал я, сознавая, насколько глупо звучат эти слова. Но больше мне сказать было нечего.
Утром я проснулся рано. Чтобы не будить Сару, одевался я в коридоре и там же, внизу, в ванной, почистил зубы. Потом сварил себе кофе и, пока пил его, просмотрел вчерашнюю газету.
После этого я отправился к Джекобу.
Стояло прекрасное утро – холодное, морозное, безоблачное. Вокруг все выглядело вычищенным и выстиранным: виниловый полосатый навес над бакалейной лавкой, серебристые столбики, разграничивающие места для парковки, флаг над городской ратушей. Час был ранний – еще не было восьми, но Ашенвиль уже проснулся, по улицам сновали прохожие с газетами под мышками и дымящимися чашками кофе в руках. Казалось, что все улыбаются друг другу.
Джекоб, как я и ожидал, еще спал. Мне пришлось стучать не один раз, прежде чем я наконец расслышал за дверью его неторопливые шаркающие шаги. Когда он открыл дверь, я не заметил на его лице особой радости от моего появления. Он стоял, оперевшись о косяк, щурясь от света, что горел в коридоре, и всем своим видом выражал глубокое разочарование. Потом что-то буркнул, развернулся и поплелся обратно, в свое мерзкое жилище.
Я вошел, захлопнув за собой дверь. Глаза не сразу привыкли к полумраку. В квартире было тесно и Душно. Впрочем, квартира представляла собой лишь одну большую квадратную комнату с дощатым голым полом. Слева дверь вела в крохотную ванную, а рядом с ней, во всю длину комнаты, тянулась ниша в стене глубиной фута в два. Это была кухня. В комнате стоял стол с двумя стульями, кровать, старая сломанная кушетка и телевизор. На кушетке валялась грязная одежда, пол был заставлен пустыми пивными бутылками.
И на всем лежал отпечаток бедности. Каждый раз, когда я видел это убожество, мне становилось дурно.
Джекоб вернулся к кровати и завалился на спину. Пружины жалобно скрипнули под тяжестью его туши. Одет он был в спортивное трико и рубашку. Теплое нижнее белье смешно топорщилось на бедрах. Из-под рубашки выглядывало голое тело – толстое, белое, дряблое. Зрелище было отвратительное. Я бы предпочел, чтобы он прикрылся одеялом.
Пройдя к окнам, я открыл ставни – в комнату хлынул солнечный свет. Джекоб зажмурился. Воздух был густым от пыли; в лучах солнца она кружилась, словно падающий снег. Я собрался было присесть, но, с отвращением взглянув на кушетку, передумал. Я прислонился к подоконнику и скрестил на груди руки.