Мэри-Бет зевнул, и я расслышал, как брат принялся ласкать его.
– Не забудь, Джекоб, – сказал я, и от моего дыхания стекло чуть запотело. – Что бы ни случилось, помни об этом.
Во вторник днем в дверь моего кабинета постучали. Не успел я и рта раскрыть, как дверь приоткрылась и в нее просунулась голова Лу. Он широко улыбался мне, выставляя напоказ свои зубы. Они были, как у грызуна – острые и желтые.
– Привет, мистер Бухгалтер, – сказал он. И вошел в кабинет, закрыв за собой дверь. Он направился прямиком к моему столу, но, подойдя, не присел. На нем была все та же белая куртка и рабочие сапоги. Лицо раскраснелось от холода.
Последние три дня я с ужасом ждал этого момента, но сейчас, когда он наконец настал, не испытывал ни страха, ни злости. Я чувствовал лишь страшную усталость.
– Чего тебе, Лу? – вздохнув, спросил я. Я знал, что он наверняка попросит именно то, что я не смогу ему дать.
– Мне нужно немного денег, Хэнк.
Вот и все, что он сказал. Не было ни угроз, ни упоминаний о Педерсоне или Джекобе, но я чувствовал, что их имена витают в воздухе, я словно улавливал их аромат.
– Я уже сказал тебе… – начал было я, но он, резко взмахнув рукой, оборвал меня:
– Я не об этом прошу. Дай мне хотя бы в долг.
– В долг?
– Я расплачусь с тобой, как только мы поделим деньги.
Я нахмурился.
– Сколько тебе нужно?
– Две тысячи, – ответил он и попытался улыбнуться, но, видимо, вовремя сообразил, что это уж слишком, и вновь принял серьезный вид.
– Две тысячи долларов? – переспросил я. Он мрачно кивнул.
– С чего это вдруг тебе понадобилось столько денег?
– У меня долги.
– На две тысячи? Кому ты должен?
Он не ответил.
– Мне нужны деньги, Хэнк. Это действительно очень важно.
– Проигрался где-нибудь?
Лу чуть заметно вздрогнул, удивившись моей осведомленности, но тут же выдавил из себя улыбку.
– Долги бывают разные.
– Проиграл две тысячи долларов?
Он покачал головой.
– Чуть больше. – И подмигнув мне, добавил: – Те деньги, что я прошу, Нужны мне, чтобы спасти репутацию и попридержать кредиторов, пока я не получу свою долю.
– Сколько же ты проиграл?
– Хэнк, все, что мне нужно, – это две тысячи.
– Я хочу знать, сколько ты проиграл.
Лу опять покачал головой.
– А вот это уж не твое дело, мистер Бухгалтер, ты не находишь?
Спрятав руки в карманы куртки, он стоял передо мной в терпеливом ожидании.
– Дело в том, что у меня под рукой нет таких денег, – проговорил я. – Я не могу вот так запросто залезть в стол и выдать тебе две тысячи долларов.
– Банк напротив.
– Для этого нужно время. – Я сделал нетерпеливый жест рукой. – Тебе придется зайти к концу дня.
Когда он ушел, я сходил в банк и снял с нашего счета две тысячи долларов. Я принес их в свой кабинет, запечатал в конверт и положил в верхний ящик стола.
Я попытался вернуться к работе, но день пошел насмарку: сосредоточиться на чем бы то ни было я уже не мог. Сделав кое-какие пометки на полях писем, я стал листать охотничий журнал, забытый кем-то в моем кабинете.
Мне было ясно: отдай я сейчас Лу конверт, и неизбежно возникнет необходимость дележа денег. Иначе он никогда не сможет расплатиться со мной. Все это я понимал, но тем не менее пытался убедить себя в том, что поступаю правильно; ведь мне важно было выиграть время. Я чувствовал, что выход есть, и был уверен, что смогу найти его, если только мне удастся спокойно все обдумать. Нужно было сконцентрироваться, собрать волю в кулак.
Лу вернулся около пяти, постучал в дверь и, не дожидаясь вызова, зашел в кабинет.
– Достал? – спросил он. Судя по всему, он очень торопился. От этого я стал еще медлительнее.
Я потянулся к ящику, открыл его, вытащил конверт и положил на край стола.
Лу сделал шаг вперед, чтобы взять его. Вскрыв конверт, он, беззвучно шевеля губами, пересчитал деньги. Потом улыбнулся мне.
– Я тебе очень признателен, Хэнк, – проговорил он, словно я расставался с деньгами по собственной воле.
– Больше ты от меня ничего не получишь, – сказал я.
Лу вновь пересчитал деньги, одновременно что-то прикидывая в голове.
– Когда Саре рожать?
– Двадцать четвертого.
– На следующей неделе? – Он просиял.
– В следующее воскресенье.
– И тогда мы съездим за деньгами?
Я пожал плечами.
– Мне понадобится несколько дней, чтобы уладить дела. И поехать мы сможем только в уик-энд. Я не могу срываться с работы.
Лу двинулся к двери.
– Ты мне позвонишь? – спросил он.
– Да. – Я вздохнул. – Позвоню.
Саре я решил ничего не рассказывать.
Дни летели. Наступило и прошло двадцать четвертое. За все это время я ни разу не виделся и не разговаривал ни с Джекобом, ни с Лу. Сара была озабочена предстоящими родами. О Лу и Ненси она даже не вспоминала.
По ночам, лежа в постели, я все думал о своих сообщниках. Я мысленно испытывал их на прочность, выявлял их слабости, представлял каждого в роли предателя, мошенника, норовящего надуть меня, обокрасть, причинить боль. Они мне даже снились: Лу, нападающий на меня со скалкой; Джекоб, надвигающийся с ножом и вилкой, готовый съесть меня живьем; Ненси, целующая Сару и шепчущая ей в ухо: «Отрави его. Отрави его. Отрави».
Я просыпался среди ночи – перед моими глазами стояла пивная банка Лу, брошенная в снегу на окраине сада; вот кто-то из сотрудников ФБР в резиновых перчатках поднимает ее, потом опускает в пластиковый пакет, чтобы отправить в лабораторию. Или же представлял себе Карла, который, уже после обнаружения самолета, сидит в своем ашенвильском офисе и пытается нащупать связь между сообщением Джекоба об упавшем самолете с последовавшей на следующий же день гибелью Педерсона.
Труп эксгумируют, проведут экспертизу, и все станет предельно ясно.
Но, как ни странно, ничего подобного не происходило. Деньги преспокойно лежали в мешке под моей кроватью. Ни у кого, казалось, не возникало никаких подозрений на мой счет. Заговоров против меня тоже никто не чинил. Лу оставил меня в покое. И постепенно я смирился и даже стал привыкать к тому, что отныне составляло мою жизнь. Я научился жить в страхе, успокаивая себя тем, что это явление временное. Со дня на день должен был появиться на свет наш первенец. С Лу я буду вести себя вызывающе дерзко, больше не уступлю ему ни в чем. Весной отыщут самолет. И через несколько месяцев после этого мы поделим деньги и уедем из этих мест навсегда.
И тогда все будет кончено.
Рано утром во вторник, когда я уже собирался уходить на работу, у Сары начались схватки. Я тут же повез ее в больницу, которая находилась в пятнадцати минутах езды от нашего дома, на другом конце Дельфии. В шесть часов четырнадцать минут вечера она родила девочку.
5
Через четыре дня я привез Сару с ребенком домой. Девочка была здоровенькой и весила аж девять фунтов.
Уже по дороге домой мы решили назвать ее Амандой, в честь бабушки Сары со стороны отца.
Меня поразило, каким грязным стал наш дом за время недолгого отсутствия Сары. Я устыдился того, что не смог поддержать хотя бы элементарный порядок. В раковине лежала гора немытой посуды, в комнатах валялись газеты, а водосток в ванной был забит пуком волос.
Проводив своих женщин наверх, в спальню, я положил Аманду в колыбельку, которую заранее поставил у окна. Сара наблюдала за мной с кровати. Колыбелька была та самая, что привез нам отец за неделю до своей гибели. В ней нянчили еще нас с Джекобом; отец смастерил ее сам.
Потом я спустился на кухню и приготовил Саре чай с тостами. Сложив все это на поднос, я снова поднялся наверх, и, пока Сара пила чай, мы немного поболтали. Говорили, конечно, только об Аманде – как она плакала, когда хотела есть, как дергала ножкой, если кто-то дотрагивался до ее ступни, какие у нее ясные бледно-голубые глазки. Сара вспомнила больницу – сварливую ночную няню, у которой так хлюпали туфли, словно были полны воды, – звуки эти отчетливо разносились по темным коридорам, когда она совершала свой обход; приветливую утреннюю няню – она слегка шепелявила и потому старалась не называть Сару по имени; щербатого доктора, который, говоря об Аманде, почему-то употреблял местоимение «он».