Телевизор был установлен на навесной полке, которая крепилась крюком к потолку. Хотя мне и тягостно было смотреть на экран, тем не менее он прямо-таки притягивал мой взгляд. В комнате имелось всего два объекта внимания – телевизор и Сара, а встретиться сейчас взглядом с ней мне хотелось меньше всего. Я знал, что, стоит мне посмотреть на нее, как я тут же начну говорить, а в том, что нас не прослушивают, я сомневался.
Нам отвели эту комнату в порядке любезности, чтобы мы могли отдохнуть и побыть в уединении. Дело в том, что внизу, в комнате ожидания, устроились репортеры. Я не спал всю ночь, не ел со вчерашнего дня. Я был небритый, грязный, внутри у меня все дрожало.
ФБР не вызвали. Расследованием занялось полицейское управление Фултонского округа. Я битых два часа беседовал с их представителями, и, как мне показалось, все прошло как по маслу. Это были нормальные ребята, как Карл Дженкинс, и они представляли себе картину преступления именно так, как мы с Сарой и ожидали: Лу возвращается домой пьяным, застает Ненси в постели с Сонни, хватается за ружье и убивает обоих; мы с Джекобом, отъезжая от дома, слышим выстрелы, Джекоб бежит к дому, прихватив из машины ружье, Лу открывает дверь, вскидывает свой дробовик, и еще два выстрела сотрясают ночную тишину.
Сотрудники шерифа тоже отнеслись ко мне с большим вниманием и сочувствием – скорее, как к жертве, а не как к подозреваемому, – ошибочно принимая мои душевные страдания из-за тяжелого состояния Джекоба за проявление искреннего братского участия.
Вот уже третий час Джекоб находился на операционном столе.
Мы с Сарой сидели в комнате и ждали.
Ни у кого из нас желания говорить не возникало. Сара нянчила Аманду. Она качала ее и, прижимая к себе, что-то ей нашептывала. Когда ребенок уснул, Сара тоже закрыла глаза и чуть подалась вперед. Я продолжал смотреть немой телевизор – прошли мультики, игровое шоу, повторный показ «Странной парочки». Во время рекламной паузы я подошел к окну и уставился вниз, на автостоянку. Она была очень большая, прямо-таки асфальтовое поле. Машины жались к зданию больницы, так что дальний конец стоянки был пуст и выглядел заброшенным. За автостоянкой уже начиналось настоящее поле; сейчас оно было занесено снегом. Налетавший ветер сметал с поля снежную крупу и расшвыривал ее по асфальту.
Мы с Сарой продолжали томиться ожиданием. За дверью ходили доктора и медсестры, полицейские; их шаги эхом разносились по выложенному кафелем коридору. Мы провожали всех проходивших мимо взглядами, но никто так и не остановился, чтобы побеседовать с нами.
Стоило ребенку захныкать, как Сара тут же начинала тихонько напевать, и девочка успокаивалась. Не сразу, но я узнал мелодию. Это был «Братец Жак». Песенка передалась мне и прочно засела в голове, так что, даже когда Сара замолкала, я продолжал напевать ее про себя.
В самом начале двенадцатого в комнату вошел помощник шерифа. При его появлении я сразу же встал со стула и протянул для пожатия руку. Сара приветливо улыбнулась и кивнула головой.
– На меня возложена крайне неприятная миссия, – начал помощник. И умолк, словно забыл, о чем хотел сказать. Он уставился в телевизор – на экране крутили рекламный ролик «Тойоты» – и нахмурился. С этим парнем мне еще не доводилось беседовать. Он был очень молод и совсем не походил на полицейского, а выглядел, скорее, переодетым в маскарадный костюм мальчишкой. Форма была ему, пожалуй, великовата, начищенные черные ботинки чересчур сияли, фуражка сидела на голове слишком уж безукоризненно. У него было абсолютно круглое лицо, слегка веснушчатое – типичное лицо сельского парнишки – плоское, бледное, луноподобное.
– Мне искренне жаль вашего брата, – вновь начал он. И робко взглянул на Сару, не оставив без внимания и малышку, потом опять повернулся к телевизору.
Я ждал, весь обратившись в слух.
– У нас его собака, – сказал он. – Мы нашли ее на месте преступления. – Он прокашлялся, отвлекся от телевизора и растерянно посмотрел на меня. – Мы тут подумали… не захотите ли вы взять ее себе.
Помощник шерифа переступил с ноги на ногу. Ослепительные черные ботинки скрипнули.
– Если нет, – быстро продолжил он, словно спохватившись, – если вам сейчас не до этого, мы можем пока поместить собаку в зверинец. – Он взглянул на Сару. – До тех пор, пока не улягутся все волнения.
Я тоже посмотрел на Сару. Она кивнула мне.
– Нет, – сказал я. – Мы сами о ней позаботимся. Полицейский улыбнулся. По-видимому, он испытал огромное облегчение.
– Тогда я завезу ее к вам домой, – проговорил он. И, уходя, вновь пожал мне руку.
Сорок минут спустя к нам зашел доктор и сообщил, что операция закончена. Джекоба перевели в отделение интенсивной терапии; состояние его было критическим. Доктор сказал, что от дроби, выпущенной из ружья, пострадали оба легких, сердце, аорта, три грудных позвонка, диафрагма, пищевод, печень, желудок. Он захватил с собой схему расположения этих органов в теле человека и развернул ее перед нами. Перечисляя названия задетых участков, он обводил их красным карандашом.
– Мы сделали все возможное, – сказал он. Судя по его словам, шансов выжить у Джекоба было маловато.
Позже, когда я вновь занял свой пост наблюдения у окна, Сара подошла ко мне и прошептала:
– Почему ты не проверил, жив он или нет?
По ее голосу я догадался, что она была на грани истерики.
– Если он выживет…
– Тссс. – Я бросил взгляд на дверь.
Мы молча переглянулись. Потом я опять отвернулся к окну.
Около трех часов пополудни зашел уже другой доктор. Он явился словно по волшебству: ни я, ни Сара не слышали его шагов по коридору, он просто возник вдруг в дверном проеме. Высокий, худощавый, приятной наружности, с коротко подстриженными седыми волосами, в белом халате. Под халатом виднелся красный галстук – ярко-красный, – и мне почему-то сразу померещилась кровь.
– Я – доктор Рид, – представился он.
У него было твердое рукопожатие, сухое и жалящее, как укус змеи. Говорил он быстро, словно боялся, что его в любой момент хватятся и он не успеет сказать то, что хотел.
– Ваш брат пришел в сознание.
Я почувствовал, как кровь горячей волной хлынула к лицу. Взглянуть на Сару я не отважился.
– Речь его еще бессвязна, – продолжил доктор, – но он все время зовет вас.
Я вышел вслед за ним из комнаты, и мы быстрым шагом двинулись по коридору. У доктора была размашистая, стремительная походка, и мне приходилось чуть ли не скакать за ним вприпрыжку, чтобы не отстать. Мы подошли к лифтам. Ждать не пришлось: перед нами тут же открылась дверь одного из них. Доктор Рид нажал кнопку пятого этажа, раздался мелодичный звонок, и двери лифта закрылись.
– Он говорит? – спросил я, чуть дыша. Спохватившись, что вопрос мой может вызвать подозрение, я отвернулся.
Доктор следил за движением цифр на табло. За спиной он держал свой блокнот.
– Нет еще, – ответил он. – У него появились лишь проблески сознания. Все, что нам удалось разобрать в его речи, так это ваше имя.
Я закрыл глаза.
– Вообще-то, я не имею права пускать вас сейчас к нему, – признался доктор. – Но, откровенно говоря, это может быть вашим последним свиданием.
Двери открылись, и мы ступили в коридор пятого этажа. Освещение здесь было тусклое. Справа от лифтов, за высокой стойкой, шептались о чем-то медсестры; при нашем появлении они быстро взглянули на доктора, но не на меня. Я расслышал слабые сигнальные гудки, которые доносились откуда-то сзади.