– А он угрожал вам этим мачете?
– Нет, ничего подобного не было. Я просто подумал, что вам, может, захочется проследить за ним.
– Где вы его высадили?
– Под Толидо, возле аэропорта. Он еще пошутил, что попробует воспользоваться мачете, чтобы бесплатно прокатиться и в самолете.
– Так вы говорите, что высадили его на шоссе, ведущем к аэропорту?
– Да. Возле магазинчика.
– Вы могли бы описать его?
– Молодой, лет восемнадцати или около того. Худой. Выглядел немного утомленным, как будто хотел спать или принял наркотик…
– Белый?
– Да. Рыжеволосый, бледная кожа, веснушки на лице. На нем был серый спортивный свитер с капюшоном.
– Высокий?
– Среднего роста. Футов шесть. Может, чуть меньше.
– Можно узнать ваше имя?
– Я бы предпочел не называть себя, – сказал я. – Я из Флориды. Сейчас возвращаюсь домой. И мне не хотелось бы впутываться ни в какие истории.
– Понимаю, – сдержанно произнесла женщина. – Спасибо, что позвонили. Я сообщу диспетчеру, и он предупредит наши патрульные группы.
Минут двадцать я еще просидел в машине, на Мейн-стрит. Раздался мелодичный перезвон колоколов церкви Сэйнт-Джуд. Затем последовали пять тяжелых ударов. Солнце завершило свой обход небосклона и зависло прямо над линией горизонта. Небо приобрело розоватый оттенок. Был чудный предвечерний час. Воздух стал прозрачным настолько, что, казалось, его и вовсе не было. Окружавшие меня объекты – машины, стоявшие по обе стороны улицы, фасады магазинов, указатели мест парковки, шпиль церкви – приобрели удивительно четкие очертания.
Город был объят тишиной и выглядел так, будто все жители покинули его.
Что-то подсказывало мне, что банкнота, которую разменяла Сара, скорее всего, не помечена. Можно было бы ограничиться этим предположением, принять его и, наконец, успокоиться, но мне казалось это недостаточным. Если бы была помечена только одна банкнота – или пусть даже десять или сто, – я мог бы действовать иначе, отважиться на риск и пустить деньги в оборот. Но пять тысяч меченых банкнот, каждая десятая, – этого было слишком много. Так рисковать я уже не мог.
В начале шестого Фремонт и Ренкинс вышли из ратуши и сразу свернули вправо. Меня они не заметили. Фремонт что-то говорил, отчаянно жестикулируя, а Ренкинс многозначительно кивал головой. Они сели в свою машину и, вырулив на улицу, направились на восток, в сторону Толидо. За рулем сидел Ренкинс.
Я подождал до десяти минут шестого. Потом завел мотор, съехал с тротуара и тоже поехал на восток. Вслед мне смотрело большое красное солнце.
До аэропорта было полчаса езды.
12
Почти до самого аэропорта по обе стороны дороги тянулись поля. Затем шоссе расширилось до четырех полос, и повсюду стали возникать разного рода постройки – магазинчики, видеосалоны, пивные, дешевые отели, бассейны, закусочные; постепенно они становились все выше, ярче и все теснее жались друг к другу. Машин на шоссе заметно прибавилось, как и огней. Это была окраина Толидо, и неоновые стрелы, словно щупальца, тянулись из сердцевины города.
Магазинчик «Александерс» располагался в довольно тусклом с виду, похожем на бункер, домике с низкими бетонными стенами и плоской крышей. Окна были закованы в железные решетки, над дверью мигала вывеска «ПИВО», поочередно загораясь то розовыми, то голубыми буквами. На крошечной автостоянке перед магазином, прямо возле дороги, стояла лишь одна машина – черный, заляпанный грязью джип.
Я проехал мимо, затем развернулся.
Футах в ста от магазина я приметил оранжерею; она была закрыта на уик-энд. Я подъехал к ней и припарковал свой пикап носом к улице, чтобы облегчить себе бегство.
По другой стороне шоссе тянулся решетчатый забор с натянутой над ним в два ряда колючей проволокой. Вдалеке я разглядел диспетчерскую вышку и луч прожектора, который медленно бороздил вечернее небо. Вдоль взлетных полос мерцали красные и зеленые огоньки.
Я выбрался из машины и, обойдя ее, откинул задний борт. В багажнике, с самого края, лежал чемодан Джекоба; его я загрузил последним, когда вывозил вещи брата из квартиры. Я быстро открыл крышку и, запустив руку в чемодан, начал ощупывать банные полотенца, бритвенный прибор, бейсбольные рукавицы, пока не коснулся холодного металлического лезвия мачете.
Я осторожно вытащил нож и положил его на крышу багажника. Потом начал шарить по коробкам. В первой я отыскал лыжную маску Джекоба, во второй – спортивный свитер с капюшоном.
Я быстро переоделся, скинув куртку и облачившись в этот свитер. Он оказался мне слишком велик – рукава доходили до кончиков пальцев, а капюшон, подобно монашескому клобуку, почти полностью прикрывал лицо, но я, по сути дела, именно этого и добивался: теперь я мог спокойно зайти в магазин и проверить, нет ли там кого из посетителей. Потом Можно будет надеть и лыжную маску.
Я засунул мачете в правый рукав, рукояткой вперед. Острие ножа, больно кольнув кожу, уперлось мне в ладонь. Запихнув в карман брюк лыжную маску, я захлопнул багажник и быстрым шагом направился к магазину.
Было без четверти шесть; солнце только что зашло. Автомобили, следовавшие по шоссе, зажгли фары.
Когда я подошел к автостоянке, над моей головой, на высоте менее ста футов, сотрясая воздух, с ревом пронесся самолет – стальная громадина. Его посадочные огни отбросили мерцавшие блики на асфальт, и он устремился вперед, через шоссе, к зовущим далям летного поля; двигатели его заныли, уменьшая обороты, опустились закрылки, и шасси жадно потянулись к земле. Я дождался, пока самолет приземлится.
Когда я толкнул дверь магазина, над головой звякнул колокольчик, возвещая о моем появлении. Кассир сидел за прилавком слева от входа и читал газету. За его спиной говорило радио, настроенное на евангелистскую волну.
– Вы должны осторожно относиться к тому, что слышите, – поучал по радио мужской голос. – Потому что наряду со словом Божьим живет и слово сатаны. И звучит оно так же. В точности так же.
Кассир поднял на меня взгляд, кивнул и снова углубился в Газету. Он оказался именно таким, как описала его Сара: большим, мускулистым, бородатым. На нем были джинсы и белая тенниска, а на руке я разглядел татуировку: черно-зеленую птицу с распростертыми крыльями.
Я прошел мимо него в самую середину торгового зала. Правую руку я прижимал к боку, придерживая мачете. Магазин был скорее длинным, нежели широким, и, углубившись в зал, я оказался вне поля зрения кассира.
Сняв капюшон, я огляделся по сторонам.
Задняя стена магазина сплошь состояла из стеклянных шкафчиков, в которых стояли банки с содовой и пивом, рожки мороженого, коробки с полуфабрикатами.
Я окинул взглядом соседние ряды. Посетителей в магазине не было.
По радио все продолжалась проповедь. Теперь уже читали из Библии:
– «Великое приобретение – быть благочестивым и довольным. Ибо мы ничего не принесли в мир; явно, что ничего не можем и вынести из него. Имея пропитание и одежду, будем довольны тем…»
В дальнем углу магазина, за холодильными шкафами, я разглядел дверь. Она была приоткрыта и терялась в темноте. Я предположил, что она ведет в кладовку.
– «…Ты же, человек Божий, убегай сего, а преуспевай в правде, благочестии, вере, любви, терпении, кротости…»
В самом конце центрального ряда были выставлены огромные бутыли с красным вином – шесть штук, они стояли на полу в два ряда, по три в каждом. Сверху был проложен лист картона, и на нем стояли еще шесть бутылей. Я насчитал пять таких уровней, то есть в общей сложности тридцать бутылей. Сооружение это по высоте доходило мне до подбородка.
– «…Завещаю тебе соблюсти заповедь чисто и неукоризненно…»
Я достал лыжную маску и натянул ее на голову. От маски пахло моим братом, его потом, и меня замутило, так что я был вынужден дышать ртом.
– Таковы библейские заповеди. Слово Божие. Как-то мне позвонила одна из наших слушательниц… – продолжал вещать по радио проповедник.