Марори вспомнила, что собиралась пригласить Нима вместе отпраздновать ее семнадцатилетние, но эльф опередил ее.
– Меня приняли в «ШИЗ» у, – довольно скалясь, похвастался он. – В понедельник посвящение, так что не вздумай провалить инициацию, Мар, потому что во вторник я собираюсь хвастаться подробностями своего посвящения.
Только тут до нее дошло, что инициация будет в понедельник, в день ее рождения. И Ним, единственный, кого она могла пригласить, будет занят. Значит, и говорить не стоит. Невесть какое событие в самом деле, и вообще – может, к вечеру от нее и останется всего горстка пепла.
– Что за «ШИЗ» а? – спросила она.
– Мужское сообществе адептов. Я из шкуры вон лез, чтобы мою заявку рассмотрели, пришлось уговаривать брата замолвить словечко.
– А-а-а, – протянула Марори, – поздравляю. Тебе выдадут кепку с эмблемой, и ты будешь голый бегать по кладбищу?
Ее собственные успехи на этом поприще были, ожидаемо, нулевыми. Список женских сообществ и братств Дра’Мора насчитывал более двадцати наименований, от самых одиозных, вроде тех, где обсуждали тонкости любовных игрищ и способов соблазнения небеснорожденных, до «очумелых ручек», участницы которой делились премудростями изготовления самодельных несмертельных токсинов, парализаторов и тому подобными вещами. Марори подала четыре заявки и отовсюду получила отказы с приписками: «Не для простокровок!» А из братства «Мертвых сестер» пришел настоящий шедевр. «Чтоб ты сдохла, простокровка вонючая!» было написано кровью поперек ее же заявки. Это письмо Марори прицепила над письменным столом как напоминание о том, кто она такая.
– Понятия не имею, но «ШИЗ»-ы любят наматывать нервы кандидатов на колючую проволоку. Возможно, придется убить какого-нибудь низшего духа.
Ним зевнул, Марори собралась пожурить его твердокожесть, но ее перебило наметившееся за спиной эльфа шевеление. Она заглянула ему за спину – и обомлела. Из полумрака за его спиной крался ахас. Маслянисточерная клякса выросла над Нимом на добрый метр, и с ее пустого лица на плечи эльфа стекала вязкая чернота.
– Ним. – едва слышно прошептала Марори. – Ним.
– Что? – Эльф озадачено наклонился к ней. – На тебе лица нет. Плохо?
– Ним, оглянись! – выкрикнула она и отскочила назад, чувствуя прилив липкого ужаса. Руки и ноги свело судорогой – ни пошевелиться, ни вдохнуть, ни выдохнуть.
Эльф послушался, развернулся всем корпусом и посмотрел прямо перед собой. Вся его голова была черной от слизи, та стекала по плечам, заползала ему за шиворот.
– И чего? – непонимающе спросил он.
И он еще спрашивает?! Да вот же оно, стоит прямо перед его носом, надрывно стонет и тянет щупальца. Марори попятилась, замотала головой, не веря никому и себе в первую очередь.
– Ним, ахас. – Дрожащей рукой указала прямо на тварь, но получилось, что на него самого. – Как ты не видишь?
А клякса, издав истошный вопль вперемешку со смехом умалишенного, просочилась сквозь эльфа, будто его там и не было. И полетела на Марори. Девушка бросилась бежать, но обо что-то споткнулась и полетела лицом в асфальт. Она завопила, что было сил, призывая Нима на помощь. Эльф подбежал к ней, бледный, взъерошенный, протянул руку прямо сквозь маслянистое тело.
– Мар, да что с тобой? Перестань меня пугать, ни фига не смешно.
Тень с торчащей рукой Нима из живота завыла и ударила Марори в грудь, проникла глубже, завозилась под самыми ребрами. Нутро превратилось в лед. Сердце глухо стукнуло в последний раз и остановилось.
Двадцать пели. Серые мантии, покрытые головы, безликие и одинаковые, как свечи в канделябре. Их громогласные слова вздымались под самые грозовые облака. Земля под их ногами пошла трещинами, из разломов валил дым и сочилась магма – кровь мира.
А потом Двадцать, один за другим, упали замертво. Резкий порыв ветра обнажил их лица: залитые кровью глаза, наполненные лавой рты и обожженные черепа.
И небо раскололось отчаянием.
Она очнулась на больничной койке с трубкой капельницы в вене и невыносимой головной болью.
За окном занимался рассвет.
– Ним? – позвала Марори и не сразу узнала собственный голос. Это она, что ли, стонет, как банши в период первого опознавания?
Справа наметилось шевеление, кто-то взял ее за руку. Прикосновение обожгло. Боль была настолько сильной, что девушка не смогла сдержать крик. Рука дернулась, игла выскочила из вены, и на белоснежные простыни закапало что-то черное и вязкое.