— Гм… — сказал Соловьёв. — От меня ты, во всяком случае, никаких указаний не получал.
— А мне и не треба нияких указаний. И так всё ясно. — Тарас вдруг посерьёзнел и с обидой спросил: — Или, может, вы собираетесь працевать в новом совхозе без Гребенюка?..
— Вот чертяка! — засмеялся Игнат Фёдорович. — Он уже всё знает.
— А як же! Слухом земля полнится, Игнат Фёдорович. Весь район в курсе.
Соловьёву отрадно было сознавать, что именно Гребенюк, давно уже ставший в семье Игната Фёдоровича своим человеком, первый выразил желание работать вместе с ним на целине. Тарас, неутомимый, терпеливый, верный Тарас!.. В долгие часы утомительных поездок он был для Соловьёва отзывчивым собеседником. В слякоть и стужу, в грозу и нестерпимый летний зной гонял он машину по трудным степным дорогам, не зная устали, не ропща на неудобства. Игнат Фёдорович искренне обрадовался тому, что Гребенюк снова будет с ним рядом. Но, пожалуй, ещё больше радовался он за самого Тараса, полагая, что на новом месте, за горячей работой, он легче забудет своё прошлое и печаль в его ясных голубых глазах растает, как вешний снег под солнцем.
— Ну что ж, — сказал Соловьёв, — если уж ты в курсе… — Он вдруг задумался. — Постой, а куда ты сына денешь?
— С собой возьму.
— Нет, в степь его брать пока нельзя. Вот что — пусть у нас поживёт.
— Неудобно, Игнат Фёдорович.
— Чепуха. Жена даже рада будет. Не так пусто в доме… Только поторапливайся, Тарас, завтра выезжаем.
— О це дило! Я, Игнат Фёдорович, как юный пионер — всегда готов!
У самого входа в здание треста Соловьёва задержала уборщица, счищавшая снег с каменных ступеней крыльца:
— Приходил дядя Ян, Игнат Фёдорович. Вас спрашивал… Сказал, опять придёт.
Дядюшка Ян не заставил себя ждать. Не успел Игнат Фёдорович войти в жарко натопленный кабинет, как послышался решительный стук в дверь, и в кабинете появился Ян Су-Ниязов, каменщик, работавший в тресте. В его невысокой сухощавой фигуре угадывались ловкость и проворство, на смуглом скуластом лице под широкими кустистыми бровями сверкали маленькие живые глаза, а чёрные как уголь, без единой сединки усы, опущенные книзу, придавали лицу воинственное выражение. Су-Ниязов был дунганином, он носил два имени — китайское и мусульманское — и часто с гордостью говорил:
— Я представляю не только советский, но и китайский народ. Ведь мы, дунгане, выходцы из Китая.
Поздоровавшись с Соловьёвым, дядюшка Ян протянул ему аккуратно сложенный вчетверо листок бумаги:
— Вот, Игнат Фёдорович… Заявление. — Он тяжело вздохнул. — Семь потов пролил, пока сочинил. Легче дом построить!
— Заявление?.. — удивился Соловьёв.
Сконфуженно переминаясь с ноги на ногу, каменщик попросил:
— Да вы прочтите, Игнат Фёдорович… И уж простите, если что не так.
Соловьёв осуждающе покачал головой. Два дня тому назад дядюшка Ян основательно повздорил с управляющим трестом и теперь вот, как подумалось Соловьёву, явился с жалобой на начальство, адресованной, верно, в вышестоящие организации. Каменщик, судя по тому, что знал об этом столкновении Игнат Фёдорович, был прав, но Соловьёву настолько претили любые бумаги, что он и эту взял с какой-то недоверчивостью, мысленно обращаясь к дядюшке Яну: «Тебе ли, известному на весь район строителю, заниматься бумажными кляузами?..» Он хотел выразить своё неодобрение и сдержался только из уважения к знаменитому мастеру.
Надев очки, Соловьёв пробежал глазами первые строчки, и к щекам его прихлынула кровь, а на лбу выступила лёгкая испарина.
Заявление Су-Ниязова было адресовано «Директору нового совхоза товарищу И. Ф. Соловьёву». «Вы знаете, — писал дядюшка Ян, — я старый каменщик, а на целине надо будет построить много хороших домов. Я хочу поехать на целину и работать у вас в совхозе».
Соловьёву было стыдно за свои подозрения, и он посмотрел на дядюшку Яна с виноватой доброжелательностью; а каменщик торопливо проговорил:
— Вы уж не отказывайте мне, Игнат Фёдорович. Уважьте мою просьбу. Не к лицу мне отставать от народа.
— Спасибо, дядюшка Ян. Спасибо. — Соловьёв проводил гостя до дверей и на прощанье крепко пожал руку. — Очень рад, что будем работать вместе.
Едва захлопнулась дверь за Су-Ниязовым, как в кабинет этаким колобком вкатился новый посетитель — старик казах, весь воплощение добродушия и чистосердечия. Роста он был небольшого, длинная редкая борода доставала до округлого брюшка, а тугие румяные щёки напоминали свежестью и цветом наливное яблоко. Завидев его, Соловьёв встал навстречу: