— Спасибо, Тогжан! Ты просто вылечила меня… Сам не знаю, что со мной.
— Ну вот, так-то лучше. И потом ведь говорят, что цыплят по осени считают. Да?
— Ты хорошая, — неожиданно сказал Ашраф.
— Пойдём! — сердито сказала Тогжан. — Посмотрим, как сдают другие…
Как раз в это время Саша Михайлов крикнул с деланным испугом:
— Держись, кореша! За рулём — Тося! Спасайся, кто может!
Парни побаивались задиристую и резкую Тосю; старались не затевать с ней словесной перепалки — она обычно отбривала их так, что только уши горели! Но, услышав слова Саши, Тося посмотрела на него растерянно.
— Ничего, Тося, не робей! — ободрил её Саша. — С нами не пропадёшь!
Она села за руль подавленная и непривычно тихая. Бестолково хватаясь за рукоятки, она заглушила мотор, потом завела его, стронула трактор с места, но он тут же остановился и окончательно замолк.
Уста Мейрам что-то говорил ей, советовал, но Тося остекленело смотрела перед собой, ничего не замечая и не слыша. Потом она слезла и, ни на кого не глядя, отошла в сторону.
Когда испытания кончились, Тося, кусая губы, слушала, что говорит Соловьёв, обращаясь к курсантам:
— Вы ещё не знаете всех трудностей работы и её тонкостей. За короткий срок всему не выучишься, всего не предусмотришь. Вы узнаете, что такое бессонные ночи, что такое капризы мотора или подгонка новой детали. Вы будете часами ждать помощи и потом, сжав зубы, навёрстывать упущенное. Вы будете плакать от злости и радоваться, как дети. Вам надо закалиться и стать настоящими мастерами своего дела. Много огорчений и испытаний вас ждёт впереди. И всё-таки это хорошо, потому что вы начинаете большую, трудную жизнь…
Саша повёл трактор к совхозу. Соловьёв и уста Мейрам шагали, окружённые трактористами, которые предлагали завтра же начать пахоту.
— Байтенов не велит, — отшучивался Соловьёв.
Под лучами солнца влажная земля сверкала и искрилась. Небо было чистым и глубоким. Настроение у людей было приподнятым.
Только Тося горько плакала, забившись в вагончик. Как всё получилось обидно и нелепо. Ей очень хотелось доказать, особенно Саше, что она ничуть не хуже ребят, что она тоже может стать настоящим трактористом. И вдруг Сашина насмешка выбила её из колеи. Добро бы Асад пошутил — с ним считаться нечего, но Саша… И Тося разволновалась, забыла, что надо делать. А услышав обидные смешки, окончательно растерялась. Она так боялась опозориться, что от одного этого страха ничего уже не понимала.
Теперь, конечно, над ней станут ещё больше смеяться. И правильно сделают! Скорей бы уж перебираться в степь, чтобы не торчать на виду у всех!
Незадолго до рассвета Соловьёв проснулся: началась метель. Холодный ветер ворвался в приоткрытые окна вагончика, захлопал дверью.
Валил густой снег. Всё потонуло в мутном и сыром воздухе весеннего бурана.
Соловьёв ходил по вагону и курил одну папиросу за другой. Хмурый уста Мейрам стоял перед окном в пёстром ватном халате и, поглаживая бороду, смотрел на снежные космы, хлеставшие по стеклу.
В молодёжной палатке Саша Михайлов ножом отрезал кусок картона, чтобы вставить его на место выбитого окна. Ветер бил в картон, когда Саша стал его прилаживать, вырывал из рук, осыпал грудь и плечи колким, как стекло, снегом.
— Байтенов был прав, — сказал Саша, — тут климат с сюрпризами.
Ильхам и Ашраф в одних рубашках выскочили из палатки, чтобы закрепить угловой кол, вырванный ветром. Фотографии любимых красавиц Асада летали по палатке, как голуби.
Девушки, кутаясь в одеяла, прижимаясь друг к другу, с тоской смотрели в окна своего вагончика, пытаясь хоть что-нибудь разглядеть за бураном.
— Не успели начать, — с сожалением сказала Тогжан, — теперь на целую неделю.
Утром захрипело радио совхоза. Радист сипел и кашлял:
— Внимание! Внимание! Ввиду неблагоприятной погоды работы в степи отменяются.
Девушки развеселились:
— Вот это новость!
— И как это он заметил?!
— А сам-то охрип. Продуло — вот и догадался, что буран!
— И это называется «неблагоприятной» погодой!
Один Байтенов совершенно спокойно работал в своём вагончике, размечая карту совхозных земель.
Все дни, что бушевал буран, работали только в мастерской. Остальные отсиживались в своих помещениях. Ожидание томило всех. Глаза, устремлённые в степь, словно хотели отогреть землю.
Люди по очереди бегали к Байтенову, чтобы узнать, сколько ещё может продолжаться вынужденное безделье.