Все изумились:
— И Соловьёв отпустил?
— В такое время?!
— Значит, что-то серьёзное?
— Заболел у него кто-то, — хмуро бросил Саша.
Геярчин не хотелось верить, что её земляк, бакинец, мог так просто и нагло удрать отсюда. Она робко спросила Сашу:
— Разве ж Асад виноват, что в семье у него заболели?
Саша рассердился.
— Конечно, не виноват!.. Но хоть что угодно со мной делайте — не верю! Подлог это! Махинация! А мы из-за этого отстали! План срываем!
— Давайте работать ночью, — предложила Геярчин, — поставим дополнительные фары.
— Рискованно, — возразил один из комбайнёров, — так можно работать только во время сева: земля как на ладони, всё видишь: где кочка, где впадинка. А ночью во время уборки и не заметишь, как ножи врежутся в землю.
Соображение было разумным. Все замолчали. Один Степан ворчливо сказал:
— Странно рассуждаете! Можно заранее проверить участок, пройтись по нему — вот и будешь знать… А вообще было бы желание, а работать можно и ночью. С шофёрами надо только договориться…
Этой же ночью пустили один комбайн. Работали в две смены. Сперва парни, потом девушки — Геярчин и Тося.
Перед рассветом Саша приехал к девушкам. Геярчин ещё держалась, а на Тосю смотреть было жалко: под глазами лежали тёмные круги, руки дрожали. Но всё же на её загорелом, обветренном лице сверкала белозубая улыбка.
— Хорошо! — сказала она. — Ночью даже лучше: не так жарко. Мы их перегоним. Правда, Саша?
— Сколько ты сегодня спала? — вместо ответа спросил Саша.
— Пять часов.
— Неправда, — вмешалась Геярчин, — это я спала пять часов, а она — три: боялась, что проспят смену, и встала раньше.
— Иди спать, — решительно сказал Саша, — я за тебя поработаю.
— Не пойду.
— Я тебе приказываю как бригадир: иди спать! Не хочешь идти в палатку, ложись вон там — на соломе.
Тося рассмеялась и убежала в темноту.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ
ПРИЗНАНИЕ В ЛЮБВИ
Утром, в Иртыше уста Мейрам и Ильхам начали приёмку оборудования. К полудню были оформлены последние документы. Началась погрузка.
Уста Мейрам предложил Ильхаму, чтобы не терять времени, вернуться в совхоз на автобусе. До отправки оставалось минут сорок. Ильхам, выйдя на привокзальную площадь, где была конечная остановка автобуса, неожиданно столкнулся с Асадом.
Асад сгибался под тяжестью чемодана, полы пальто, переброшенного через руку, волочились по пыльному тротуару.
Негаданная эта встреча озадачила Ильхама. Вид Асада вызвал неясные подозрения, и как ни трудно было Ильхаму преодолеть неприязнь к «сопернику», но любопытство пересилило, и он остановил Асада:
— Куда это ты собрался?
— А ты ещё не знаешь?.. Уф!.. — Асад опустил чемодан и рукавом щегольской рубахи стёр пот с лица. — Упарился.
— Ты уезжаешь?
— А ты не видишь?
У Ильхама потемнело лицо:
— Дезертируешь?..
— Но-но! Легче на поворотах!.. — Асад достал из кармана брюк смятую телеграмму и с какой-то хвастливой небрежностью протянул Ильхаму. — Читай.
Телеграмма была из Баку. «Мать опасно больна хочет тебя видеть немедленно приезжай отец».
— Видал? Я как показал эту телеграмму директору, так мне сразу отпуск на две недели дали. В Баку еду!.. В Баку!
Асад не скрывал своего торжества; он, казалось, даже хвастал тем, что ему удалось получить такую телеграмму. «И чем тут хвастать? — с недоумением подумал Ильхам. — Мать больна… А он радуется. И зачем он прихватил с собой все свои вещи?» Когда Асад пригласил Ильхама зайти в пристанционную закусочную, «раздавить по сто граммов на прощанье», тот охотно согласился; надо же выяснить, что к чему.
В закусочной было пусто, душно и грязно. Бакинцы сели за столик в углу, Асад принёс два стакана водки, тощую рыжую селёдку, сморщенные солёные огурцы и несколько чёрствых кусков чёрного хлеба.
— Весь здешний прейскурант!.. Пища, богов! Ничего, скоро буду есть шашлык в «Интуристе». Завидуешь?
— Чему завидовать? — Ильхам усмехнулся. — Самый разгар уборки, а ты удираешь.
Ильхам брезгливым движением отодвинул стакан с водкой:
— Эту гадость пей сам, а мне закажи пива.
— Вай! Маменькин сынок! — воскликнул Асад. — Когда ты станешь мужчиной, Ильхам?
— Мне — пива.
— Чёрт с тобой, наливайся этой бурдой.
Асад залпом выпил стакан водки, поперхнулся, на глазах выступили слёзы.
— Противно? Какого же беса ты её пьёшь?
— Не святой, вот и пью. Знаешь анекдот? Отец дал сыну попробовать водки…