— Мы рядом с Ован-Тульбуком.
— А-а! — сильные кулаки Виша сжались. — Ну поскорее бы до смерти ЧИПА добраться…
— Придётся ещё потерпеть. Впереди — немало препятствий, — молвил Дваркин.
Затем Виш и Дваркин подошли к стене, где распахнулись непроницаемые для ледяного ветра оконца-глазки, ну а Эльрика шагнула внутрь двухметрового сердца, слилась с ним…
Мир Ован-Тульбук, также как и множество других, попавших под влияние Ой-Чип-она миров, был теперь заморожён и мрачен.
Холмы, реки, растения и даже торчавшие из каменистой почвы кристаллы сковал лёд. Нигде там не было заметно никакого движения, всё, казалось, навечно вымерло…
Крылов уже был здесь, и знал, куда спускаться. Через некоторое время он очутился возле холма с чёрными склонами.
Здесь был проход между мирами. После того, как ЧИП вернулся в Многомирье, проход этот был заново запечатан Светлоградскими магами, а поблизости оставлены защитники: как простые воины, так и маги. Однако, все эти люди и не люди, были уже сметены мощью Ой-Чип-она. Кто-то из них погиб, сражаясь, кто был парализован, усыплён, увезён от этого места…
Земля поблизости от холма была вся изорвана, покрыта трещинами, кое-где ещё валялись неубранные обломки Тифм, кое-где темнели смёрзшиеся сгустки крови.
Крылов завис в полуметре над землей, а сумрак стал ещё более тёмным.
— Ну, что такое? — спросил Виш. — Ничего не видно! Будто в пещере какой-то находимся!..
Крылов ответил голосом Эльрики:
— В небе надо мной собралось очень много Тифм. Даже не могу сказать, сколько точно, но никак не менее двух сотен. Если все они разом ринуться на меня, то я не смогу сопротивляться и буду попросту раздавлен. Но пока они выжидают: ЧИПУ, который ими командует, интересно, зачем я прилетел сюда. Он наблюдает. Что ж: я удовлетворю его любопытство…
Из бортов Крылова зазмеились изумрудные нити, дотянулись они до двери — прохода меж мирами, вцепились в неё, потянули, пытаясь приподнять или разорвать. Но дверь не поддавалась.
Тогда на помощь кораблю и Эльрике пришёл Дваркин.
Этот виднейший Светлоградский маг начал проговорить сложнейшую, неповторимую для простых, непосвящённых людей и нелюдей вязь заклятий. Поначалу голос его звучал тихо, затем — громом загрохотал. И даже Виш отшатнулся, потому что показалось четверорукому воителю, что Дваркин разрастается, заполоняя корабельный трюм…
Но продолжалось это лишь мгновенье, а затем Дваркин пошатнулся, побледнел и, если бы Дваркин не подхватил его, то упал бы на пол.
Маг, и без того измученный прежними сражениями, потерявший свой посох, отдал в это заклятье всё, что ещё оставалось в нём. И теперь сердце его едва билось…
А Крылов засиял ярче, чем в лучшие свои дни; изумрудное свечение стало и слепящим и жарким; испуганно отпрянул серый сумрак Тифмы отлетели подальше, продолжая, впрочем, наблюдать, что же дальше будет делать живой корабль.
Самой яркой частью Крылова теперь были изумрудные нити. Они постоянно утолщались, стали канатами, щупальцами… Через них к запечатанной двери перетекала магическая сила Дваркина, и рушились заклятье, наложенные раньше другими Светлоградскими магами…
И вот, наконец, дверь не выдержала, и лопнула — разлетелась на превеликое множество осколков, некоторые из них были поглощены Крыловых, а другие пробили немало Тифм. И Тифмы — эти железные слуги ЧИПА с грохотом начали падать на и без того уже истерзанную почву… Крылов, в намерения которого не входило хватать ещё и Тифм, просто расталкивал их своими сияющими нитями, а сам уже двигался вперёд — в тот мир, в котором так долго томился ЧИП…
Как уже говорилось, проход из Многомирья в Москву, находился на окраине этого многомиллионного города; возле озера, окружённого деревьями.
А одно из этих деревьев — старое, ветвистое, — рухнуло, когда дух ЧИПА возвращался в Многомирье. Часть дерева распилили и увезли, а оставшаяся ещё лежала; скрывая вывороченными из холодной земли корнями проход между мирами.
Впрочем, если бы кого-то угораздило лезть под эти корни, то он наткнулся бы на плиту, которую не смог бы пробить ни молотком, ни самой сильной взрывчаткой.
Но вот, по истечении нескольких дней, плита затрещала, покрылась трещинами из которых полились потоки изумрудного света. Затем полетели в разные стороны железные осколки и куски окончательно развороченного дерева.
По счастью, никто не был ранен. Ведь происходило это в тот ранний утренний час, когда в окнах ещё только зажигались первые электрические лампы, и люди готовились идти на работу или же на учёбу. Но на улицах ещё было темно, и только редкие машины проезжали по дороге, до которой от озерца было не менее двухсот метров.
И всё же у одного окна на двенадцатом этаже ближайшего к этому озерцу стоял Лев Яковлевич Цыбулко — учитель биологии в средней школе. Он допивал чай, и думал о том, какой бестолковый класс достался ему в этом году, и сколько двоек пришлось поставить за прошедшую контрольную… Настроение у Льва Яковлевича было плохим, ему хотелось поворчать, но он тут же позабыл и про непутёвых учеников и опостылевшую биологию, когда от озера хлынуло сильное изумрудное свечение, а затем, пошатнув несколько деревьев, полетел оттуда к нему многометровый парусный корабль.
Цыбулко выронил чашку с чаем, но даже не заметил этого. Вскрикнул:
— Же-ена!!.
И кричал он так истошно, что жена выскочила из ванны, и, порезав об разбитую чашку правую ступню, истошно завизжала.
— Смотри! — орал Лев Яковлевич.
— А-а!! — визжала его жена…
— Гляди?! — неистовствовал учитель биологии, тряся свою супругу за плечи и насильно поворачивая её к окну.
Но там уже только слабые отблески изумрудного свечения были видны. Впрочем, и они довольно быстро усмирялись за тучами…
Корабль Крылов улетел. А возле озерца повалились ещё несколько деревьев. Но не на поваленные деревья смотрела жена биолога, а на своего супруга, лицо её тряслось от гнева, и вот она залепила своему благоверному одну звучную пощёчину, затем — ещё и ещё.
— Но… — бормотал, слабо пытаясь защищаться Лев Яковлевич.
Ещё несколько пощёчин окончательно испортили ему настроение…
Этот мир, зимний, холодный, сумрачный — всё же был лучше той части Многомирья, которую заполнил мглой ЧИП. Здесь всё же чувствовалось присутствие Солнца, и до его живительных лучей можно было добраться.
Вверх и вверх летел Крылов. Виш и Эльрика стояли возле его глаз-окон, а обессилевший Дваркин лежал, тихо постанывая, на вновь выросшем из пола возвышении.
— Сколько же здесь домов! — говорил Виш.
— И какие они огромные, — молвила Эльрика, рука которой сливалась с бортом корабля.
Крылов же прогудел:
— Я чувствую, что в каждом из этих домов живёт множество людей. На обычном мире в нашем Многомирье не встретишь столько людей, сколько таят эти бетонные стены…
— А хорошие это люди или плохие? — спросил Виш.
— Они — разные, — ответил Крылов. — Но на их помощь нам рассчитывать не приходиться. Мы для них: чужаки…Но сейчас главное — добраться до солнечных лучей…
На некоторое время стало совсем темно — это Крылов погрузился в тучи, но вот, наконец, тучи расступились, и, словно в награду за все пережитые муки, они увидели совершенно безоблачное небо; то есть тучи, конечно, были — плотным покрывалом лежали они под ними, закрывая землю и город Москву, но над ними синел небосвод и уже восходило Солнце.
— Как хорошо! — воскликнул Крылов. — В этих лучах не меньше жизни, чем в нашем родном светиле!..
— Может, и нам тоже выйти на палубу? — предложил Виш.
— Не советую, — ответила Эльрика. — Ведь ты не каменный, а там такой холод лютый, что ты сразу промёрзнешь.
Когда солнечные лучи касались бортов Крылова — холод был ему не страшен. Он возрождался, он сиял…
Дваркин смог подняться со своего ложа. Опираясь на одну из могучих рук Виша, маг прошёл к окну, и спросил:
— Где мы?