Как среди современников, так и в научной литературе широко распространено утверждение о том, что столь удивительная карьера молодого провинциала была исключительно следствием его особого личного воздействия на султана Абдул-Хамида II: якобы суфийский шейх сумел очаровать падишаха некими сверхъестественными способностями. Характерным является описание этих событий, сделанное американским миссионером Фредериком Джоунсом Блиссом: Будучи посвящённым в орден, <…> он (т. е. шейх Абу-л-Худа. — Д. Ж.) поначалу стал простым бродячим дервишем и распевал монотонные песнопения под аккомпанемент тамбурина. Позднее он оказался в Стамбуле, где был замечен благодаря своему приятному голосу. В присутствии тогда ещё принца Абдул-Хамида он съел живую змею, сразу же завоевал репутацию святого и стал личным духовным наставником будущего султана, читал ему проповеди каждую пятницу и толковал сны своего повелителя. Благодаря своему влиянию на султана он фактически стал вторым религиозным деятелем государства, уступая только шейх-уль-исламу[546]. Вплоть до младотурецкой революции шейх Абу-л-Худа оставался в столице, при султанском дворе. Осыпанный султанскими милостями и наградами, он являлся одним из ближайших советников Абдул-Хамида II и выстроил эффективную сеть личных связей с улама’ в османской Сирии, Ираке и других частях империи, не ограничиваясь рамками братства рифаийя[547].
Что же касается особого доверия султана по отношению к провинциальному суфию, то оно в любом случае имело также и политические причины. Абдул-Хамид II действительно стремился сделать ставку на суфийские структуры как проводников своей политики на местах и проповедников идеи безоговорочной лояльности мусульман по отношению к султану-халифу. Слово суфийского шейха было для простых мусульман гораздо ближе и понятнее, чем официальная пропаганда в печати и в стенах государственных учебных заведений. И поэтому особое покровительство суфизму позволяло Абдул-Хамиду II исправить ошибки своих предшественников — султанов Абдул-Меджида и Абдул-Азиза, в правление которых османские власти не уделяли должного внимания поддержанию духовного авторитета султанской власти среди правоверных. Верным оказался и тот расчёт, в соответствии с которым Абдул-Хамид II уделял приоритетное внимание сирийским вилайетам: после утраты большинства балканских владений стратегическое значение сирийских провинций для Османской империи трудно было бы переоценить. Сирия стратегически связывала Анатолию с Аравией, контроль над ней обеспечивал османское присутствие в Хиджазе и султанское покровительство исламским святыням — Мекке и Медине. Фактическая утрата османского контроля над Египтом делала Сирию тем рубежом, от которого зависела безопасность османских владений в Азии. И в этом контексте как нельзя более своевременным оказалось появление в Стамбуле энергичного сирийского шейха, обладавшего личной «харизмой» и готового верно служить султану и проводить его политику. К концу XIX в. протеже и сторонники шейха Абу-л-Худы ас-Сайяди уже занимали доминирующие позиции в политической и религиозной жизни сирийских вилайетов. По его протекции назначались муфтии и кадии, преподаватели медресе и распорядители вакфов. Благодаря султанскому покровительству шейху Абу-л-Худе удалось включить в состав «родного» суфийского братства рифаийя ряд «семейных» суфийских братств в Сирии (джандалийя, кайялийя, харирийя и др.). Их шейхи получили заверенные родословные, возводящие их происхождение к шейху ар-Рифаи и самому Пророку. В Сирии и в Ираке шейх Абу-л-Худа содействовал строительству десятков новых суфийских обителей (завий) и восстановлению тех, которые ранее пришли в запустение (в том числе мавзолея Ахмада ар-Рифаи на юге Ирака)[548]. Завии получали доходы от вакфов и прямые субсидии из султанской казны. Они выполняли функции не только религиозных, но и пропагандистских центров, призванных укреплять преданность султану-халифу среди верующих.
Шейх Абу-л-Худа ас-Сайяди проявил себя не только в качестве умелого политика и администратора, но и в качестве религиозного публициста. Его авторству принадлежит ряд работ по истории братства рифаийя, а также множество религиозно-пропагандистских сочинений на арабском языке, призванных обосновать и подтвердить права султана Абдул-Хамида II на халифат. Главная идея, проводимая автором, была изложена им на страницах одного из первых сочинений под названием «Да’и ар-рашад ли сабил ал-иттихад ва-л-инкийад» («Призыв к благоразумному следованию по пути единения и повиновения», داعي الرشاد لسبيل الاتّحاد والانقياد — Прим. сост.): человеческому обществу, якобы, изначально присуще абсолютное единовластие. Создав мир, Аллах направил своих пророков с тем, чтобы они вели за собой человечество, подобно пастухам, а сами верующие обязаны были повиноваться распоряжениям пророков, не задавая вопросов и не испытывая сомнений. Величайший из пророков, Мухаммад, по воле Всевышнего сплотил исламскую умму. А после его смерти мусульмане обязаны полностью повиноваться преемникам Пророка — халифам, подобно тому, как ему самому повиновались его сподвижники (сахаба, صحابة — Прим. сост.). После Праведных халифов, Омейядов и Аббасидов халифат был передан османским султанам (начиная с Селима I), и, наконец, в силу легитимной преемственности халифом стал султан Абдул-Хамид II. Шейх Абу-л-Худа подчёркивал религиозное благочестие султана, проявившееся с ранних лет, его заботу об исламских учреждениях и интересах уммы в целом. Следовательно, повиновение султану-халифу столь же обязательно для верующих мусульман, как и повиновение пророку Мухаммаду, коль скоро султанская власть имеет божественный источник и является проявлением божественной воли: Религиозное рвение и исламская добродетель требуют развернуть знамя единства во всех странах… и достичь согласия в следовании воле верховного халифа…[549] Призыв шейха Абу-л-Худы к безоговорочному подчинению верующих султанской власти как выполнению религиозного долга был направлен не только против внешних недругов Османской империи, но и, в не меньшей степени, против внутренних критиков абсолютной султанской власти. На страницах сочинений шейха неоднократно повторялись призывы к сплочению под началом султана-халифа в сочетании с гневной отповедью, адресованной тем, кто был недоволен его правлением: В это время, полное угроз и бедствий, тот, кто избегает единства мусульман, призывает зло, (…) преследуя при этом свои тайные цели, и в то же время скрывает эти цели под видом недовольства деятельностью наместников и других чиновников, утверждая, что заботится о благоденствии мусульман и поддерживает религию. Это — ложное утверждение, ибо истинное благочестие требует смирить всякое личное недовольство и сохранять верность и покорность[550].
546
Цит. по.:
547