Таким образом, я действительно признаю, что, для того чтобы принадлежать у третьему миру объективного знания, книга должна (в принципе, в возможности) обладать способностью быть постигнутой (дешифрованной, понятой или «познанной») кем-то»[29].
…Теперь, с учётом наличия двух типов знания: 1) личностного, связанного с интеллектуальной самоотдачей субъекта знания, (М. Полани) и 2) знания объективного, состоящего из продуктов человеческого духа, — знания «без субъекта знания» (К. Поппер), обратимся к главной теме первой части книги. Изучая библиотеку, сначала её надо «преобразовать», т.е. превратить в некое сообщение, содержащее смысл, или в текст, адресованный нам на понятном языке. И потом… дать этому тексту (через проявление интереса к нему со стороны читающего) на себя подействовать. Чтобы «читать» библиотечный фонд, надо иметь некую внутреннюю идею. Другие могут о ней и не знать, но читатель попадает под влияние создаваемой библиотекарем атмосферы и ход его рассуждений меняется, он включается в процесс интерпретации.
Библиотека как метатекст состоит из множества текстов, у каждого бесконечное число интерпретаций, но все они входят в её собрание и придают особую неповторимость библиотечному пространству. Будем считать, что пространство библиотеки есть форма её существования. В этом пространстве живут, реально обитают тексты, содержанием которых выступают факты, теории, понятия, термины. Таким образом, метатекст как понятие вторичное несёт в себе смысловой образ библиотеки. Смысл метатекста лежит вне его самого, он проявляется только в процессе взаимодействия с читателем. В нём важно почувствовать не только материальную форму исходного текста или его сюжет, а то неуловимое, что варьируется от книги к книге, что создаёт эту удивительную «мелодию» и даёт нам возможность услышать голос её бытия в пространстве.
Библиотеку в дальнейшем будем рассматривать как метатекст, т.е вторичный текст, через который осуществляется доступ к исходным текстам. Центральную идею, положенную в основание библиотеки как метатекста, представим так. По мере развития человеческого общества увеличивается отставание (дефицит) знаний, имеющихся у конкретного индивида, от знаний, накопленных человечеством. Это можно трактовать как неспособность знаний отдельной личности быть универсальными. С каждым поколением на человеческую жизнь приходится всё больше и больше информации. Накопленных знаний акже становится всё больше, и личность не в состоянии усвоить всё то, что ей необходимо. Получается, что мир текстов, в которых содержатся зафиксированные знания, как лавина длиной в тысячи лет накатывается на человека и давит его своей тяжестью (а его жизнь рассчитана всего на несколько десятилетий!). Другими словами, человек всё меньше и меньше становится соизмерим со своей историей, и библиотека в обществе формируется как естественная реакция на увеличивающийся разрыв между накопленным и личностным знаниями. Её наличие даёт возможность человеку общаться с миром текстов и обещает надежду на их разыскание. Надежда найти нужные тексты в библиотеке превращается в ожидание возможного нашего события с ними.
Пытаясь проникнуть в пространство библиотеки и установить с ним контакт, нам необходимо создать отделённый от самих себя образ, который можно рассматривать как бы со стороны, отстранённо. Идеи такого рода не являются новыми. Видимо, когда ещё не было библиотек в нашем понимании, собирание и расстановка книг в частных коллекциях рассматривалась как разновидность искусства и проявление индивидуальности. Исторически первая библиотека была, собственно, библиотекой одного человека. Собирание библиотеки вначале было искусством, но искусством, применявшим свои критерии. Та или иная книга выбиралась не только по её внешним признакам, но и на основе её пользы для человека и ориентации его в мире знаний. Так, думаю, возник и строился систематический каталог, поэтому-то он и самый старый в каталожном семействе.
Библиотека воздействует на нас по-разному, и наши способности её восприятия различны. Вначале человек реагирует только на означающие в ней знаки (синтаксис) — от перечня функциональных отделов библиотеки до шифров, рубрик, индексов, т.е. на то, что вводит его в мир порядка конкретной библиотеки, но до реальных текстов (семантики) предстоит ещё долгий путь. Читатель не в состоянии адекватно отреагировать на воздействие библиотеки, не в состоянии при обилии метаинформации сам проделать большую работу по разысканию. Так возникает ситуация ожидания, отсрочки, которую психологи называют травмой. И тут на помощь приходит интернет. Интернет «снимает» первый натиск информации в библиотеке. Его, с учётом мнений критиков, всё же можно рассматривать как терапевтическое средство: с помощью интернета сокращается время ожидания, проводится текущий поиск и отобранные тексты представляются в удобном для пользователя виде. Налицо союзнические, а не конкурентные отношения библиотеки и интернета.
Внимательный читатель, следуя порядку моего изложения, видимо, уже сумел выделить в первой части симфонии в прозе две её основные темы. Тема первая — это тема личностного знания, по Полани, знания по природе своей активного, страстного, находящегося в постоянном движении и поиске нового. Оно составляет мир, или пространство, читателя. Тема вторая — знание объективное, третий мир, по Попперу, т.е. накопленные человечеством знания об окружающей действительности (общественный тезаурус). Библиотека есть то место, где происходит пересечение (сопоставление мира читателя с миром текстов, или знания личностного и знания объективного. Пересечение знаний, и это я хочу специально подчеркнуть, обеспечивается в процессе чтения.
Текст, чтобы воспринять и понять, следует прочитать. О чтении как проблеме библиотековедения написано и много, и мало. Много, потому что под чтением обычно понимается нечто само собой разумеющееся. Существуют методики чтения и методики обучения чтению, в частности поисковому (просмотровому), изучающему и реферативному.
И мы почти разучились читать медленно. Детали описания, которые не вызывают никаких чувств, кроме привычных, опускаем; мысли, изложенные очень чётко, проскакиваем, потому что кажутся тривиальными; особенности стиля не побуждают нас ни радоваться, ни задумываться. Мы новые тексты читаем в пространстве уже имеющихся текстов. А новый текст надо открыть для себя как данность, как нечто существующее самостоятельно. Вопреки мне, акт чтения продолжается даже тогда, когда «живого» текста уже нет, но чтение не останавливается.
Значительно меньше внимания уделено психологическим аспектам чтения. Я имею в виду начальную стадию, на которой проявляется читательский интерес. Всякую точку зрения в тексте можно рассматривать, с одной стороны, как адресованное читателю приглашение направить взгляд в сторону автора, а с другой, — как повествование, как речь, вводящую читателя в мир неизвестного текста.
Мне представляется продуктивной концепция отечественного психолога А.А. Леонтьева «чтение как понимание»[30]. Читая текст, пишет автор: «мы понимаем не текст, а мир, стоящий за текстом» (С. 249). И заключает: «Понимание текста — это процесс перевода смысла этого текста в любую другую форму его закрепления. Это может быть процесс парафразы, пересказа той же мысли другими словами. Это может быть процесс перевода на другой язык. Это может быть процесс смысловой компрессии (сжатия), в результате чего может образовываться «мини-текст», воплощающий в себе основное содержание исходного текста, — реферат, аннотация, резюме, набор ключевых слов. Или процесс построения образа предмета или ситуации, наделённого определённым смыслом. Или процесс формирования личностно-смысловых образований, лишь опосредованно связанных со смыслом исходного текста. Или процесс формирования эмоциональной оценки события. Или, наконец, процесс выработки алгоритма операций, предписываемых текстом. Вообще понятно то, что может быть иначе выражено» (С. 383-384).
30
Леонтьев А.А. Язык и речевая деятельность в общей и педагогической психологии: Избр. психол. тр. М.; Воронеж: Моск. психолого-соц. ин-т. 2001. С. 246-385. (Психологи отечества).