Кузьма Сергеевич Петров-Водкин
Пространство Эвклида
Петров-Водкин: поэтика жизнеописания
Перед читателем — автобиографическая книга Кузьмы Сергеевича Петрова-Водкина, классика русского искусства.
В конце 1920-х художник, вынужденный из-за болезни оставить живопись, обратился к литературному творчеству, увлекавшему его с юности. У него возник замысел автобиографической трилогии, продиктованный потребностью оглянуться на полувековой жизненный путь, обобщить накопленный опыт, развить свои взгляды на природу и возможности искусства. Первая часть задуманного труда — «Хлыновск» — увидела свет в 1930 году, вторая — «Пространство Эвклида» — в 1933-м; третья книга не состоялась, сохранились только черновые отрывки[1].
Пройдя вместе с автором по страницам его жизни, читатель может обратить внимание на то, что нередко ускользает от сознания, захваченного рассказом. Я имею в виду ткань самого текста, его композицию, особенности стиля, лексику и т. п. — иными словами, все относящееся к литературе как таковой. Надо сказать, что собственно литературная ценность текстов Петрова-Водкина до сих пор остается в тени выдающихся живописных достижений мастера.
И все же сначала об одном рисунке Петрова-Водкина, хранящемся в РГАЛИ и мало известном даже специалистам. «Мировые события» — таково, согласно архивной описи, название рисунка[2]. Он датирован 1928 годом, то есть относится к тому времени, когда складывался замысел автобиографической трилогии. В композиции, построенной по принципу монтажа, нашлось место для множества разномасштабных изображений: здесь избы на обрывистом берегу реки, фигуры крестьян, детей и взрослых, колоссальный Медный всадник, элегантная пара, огромный пароход, силуэты гор, массивы архитектурных сооружений, фрагмент античного храма, план средневекового собора, гигантская статуя, интерьер церкви Санта-Мария делле Грацие в Милане с «Тайной вечерей» Леонардо да Винчи…
В контексте дилогии «Хлыновск» и «Пространство Эвклида» рисунок может быть истолкован как репрезентация основных событий, сформировавших художественный мир Петрова-Водкина. Вместе с тем это своеобразный план повествования, причем в пространственном порядке изображений — из левого нижнего угла по диагонали направо вверх — прочитывается временная последовательность рассказа о пройденном пути. Таким образом, автор видел свой текст в целом еще до того, как осуществил литературный замысел.
Я не назвал бы книги Петрова-Водкина мемуарами; их жанровая ориентация сложнее. Однако безусловно ясно, что память выступает здесь ведущей творческой силой. Это принципиально важно для понимания всей композиции текста. «Главное свойство памяти — это ее стремление создавать связи, взаимоотношения между отдельными элементами. По-видимому, эти ассоциации заложены в самой природе механизмов нашей памяти. Они позволяют соотносить различные наши впечатления, выявлять их общие черты, использовать прошлый опыт как основу для толкования настоящего»[3]. Петров-Водкин обладал изумительной памятью, и во многом благодаря этому его тексты сплетены столь прочно. Он превосходно использовал не только композиционную потенцию памяти, но и другое ее свойство, небезопасное для логики здравого смысла, однако исключительно ценное для обогащения образной ткани текста, — свойство увлекать мысль по цепи ассоциаций далеко от непосредственной цели. В повестях Петрова-Водкина мы найдем множество отступлений; его мысль постоянно ветвится, образуя все новые и новые контексты. Нужна твердая авторская воля, чтобы не потерять ориентацию. Становление творческой личности — вот принцип развертывания текста, и все отступления, как бы далеко они ни уводили, служат этому руководящему началу.
В одном из писем молодого Петрова-Водкина есть фрагмент, который мог бы послужить ценным комментарием к поздней автобиографической дилогии. «Мне кажется… самое трудное в жизни людей, мне подобных, это переход через всю ширину жизни: от Сергея Федоровича (отца художника. — С. Д.) надо было пройти через многое, что люди веками изучали, копили, над чем мучались мыслями, и к этому еще прибавить свое, и этим всем, нахлынувшим, невиданным, может быть, и моими правдами, овладеть, и не захлебнуться, и не стать ни лакеем всего этого, и не разбить в этом что-нибудь ценное, подобно дикарю, впервые увидевшему сложные произведения человеческого ума»[4]. Проза Петрова-Водкина — развернутое свидетельство о том, как совершался им «переход через всю ширину жизни».
1
Обстоятельства, в которых протекала работа Петрова-Водкина над этими книгами, детально освещены в превосходной статье Ю. А. Русакова «Петров-Водкин и его автобиографическая проза» (