Протестанты-модернисты единственно что могли сделать, это через головы своего и гостящего у них академизма увязаться с импрессионистами и с «дикими»[246] Франции. Франция являлась теперь рассадницей и убежищем новых исканий в искусстве. Но то, что там происходило безболезненно, системно, через Делакруа и позднейших, то в Италии скоплялось в принципиальный вопрос, связывающий искусство с бытом политикой и католичеством. Им куда было труднее выбраться из вожжей Ренессанса. К тому же французам помогала готика, на образцах которой многие передовые живописцы проходили свои школы, а итальянская молодежь и этого не имела.
Частичные пробы сороковых годов в Италии броситься к равеннским образцам окончились неудачной стилистикой.
Эти годы совпадают и с политической встряской в Италии, и, что для меня очень показательно, — с переломом в работе А. Иванова. Иванов пережил переоценку своих богов Возрождения. Потребности новой выразительности повернули его внимание к Востоку. Он недолго и чисто случайно, благодаря заказу для Москвы[247], задержался на Византии и перебросился к Египту. Размолвка с Гоголем[248], сущность которой осталась неясной, и смерть Гоголя — все это для Иванова наращивается к одному моменту: отказа продолжать свой большой холст и к началу нового периода, результатом которого остались нам его последние акварельные композиции нового изобразительного подъема и силы.
Взаимоотношение Иванова и Гоголя и переплет их судеб еще в том же кафе дель Греко волновали меня их невыясненностью. Мечтал ли Гоголь видеть Иванова развернувшимся в современном сюжете по-детски ненавистного Иванову бытового жанра, захватившего парижан и дошедшего до нашего Федотова, или своим жадным, ненасытным глазом, вращавшим для него природу, через огромную Ивановскую технику хотел Гоголь осуществления натюрморта, о котором остро намекал он в своих литературных произведениях?
Неясно все это, не исследовано и досадно упущено, но ясно одно, что Иванов чему-то в Гоголе упрямо сопротивлялся, но и окреп и выкристаллизовался на этом сопротивлении.
Итак, если итальянцы пробою с византийством не выбрались из цепких лап Леонардо и Микеланджело, то Иванов, наоборот, еще больше окреп в новых системах композиций.
Французы-модернисты, как это ни странно, все время в самых, казалось бы, рискованных новшествах, равнялись на итальянское Возрождение, — взять, для примера, хотя бы Сезанна, до последних дней копировавшего итальянские картины Лувра для уяснения композиции светотени и конструкции картины Возрождения.
Бой в Италии подымался по всей художественной линии, но для меня он тогда представлялся больше словесным и теоретическим боем. Маринетти, тогда еще юноша, и сам, как мне казалось, не ясно представлял себе идею вечной текучести творчества. По крайней мере, меня их доводы сбивали с толку в то время:
— Стариков на место в божницу! — ладно, я соглашался.
Слиться с современностью, вскрыть поэзию машины, Райтовских опытов с полетами[249] и так далее: я еще по толстовскому «Что есть искусство» верил, что вообще поэтичность — это подогретое, сворованное из чужого произведения чувство, то есть эстетство. Нет уж, пожалуйста, — говорил я, — уберите поэзию каких бы то ни было явлений, хотя бы и машинных, а слиться с современностью — хотя я и не мыслю себя в отрыве от нее, — конечно, надо!
— Друзья, — говорил я, — на скандал я пойду с вами, но уже тогда, действительно, чтобы с нагиша начинать, с ощупи, словно мы впервые родились…
Куда тут, мои заговорщики цилиндры, фраки, макияж[250] лиц утверждают как новую форму; танцы кафешантанов принимают не как чесотку объевшихся горожан, а как новый жест, чертовы дредноуты возводят в дрессирующие организм ценности… Нет, друзья мои, может быть, я не дорос до всего этого, но тогда уж лучше да здравствует геометрия Эвклида, поеду я лучше по его пространству, покуда вы будете дредноутами поэзию слагать…
— На голизну мы не пойдем, — кричат окружающие. — Мы люди двадцатого века, мы — будущники, чтоб начать с примитива голизны!
246
«
247
В середине 1840-х гг. Александр Иванов, живший тогда в Риме, работал над заказанным ему эскизом огромного запрестольного образа «Воскресения» для строившегося в Москве храма Христа Спасителя, в связи с чем он интересовался вопросами иконографии и изучал памятники византийской и — на основании присланных ему из России прорисей — древнерусской живописи. Приехавший в Рим строитель храма К. А. Тон сообщил Иванову, что заказ на запрестольный образ передан К. П. Брюллову, а ему предлагается сделать эскизы для фигур евангелистов в медальонах храма. После недолгих колебаний Иванов отклонил это новое поручение.
248
Размолвка А. А. Иванова с Н. В. Гоголем и последовавшее затем примирение относятся к 1846 г.
249
Американские летчики и авиаконструкторы братья Уилбёр и Орвилл Райты, одни из пионеров самолетостроения, совершили в 1903 г. первые короткие полеты на самолете собственной конструкции с двигателем внутреннего сгорания.