На самом же деле мы можем познавать абстракции, но только через их к о н к р е т н ы е формы.
Измерять может только человек, поэтому измерять время он не только может, но и должен лишь к о н к р е т н ы м и изменениями объективной реальности.
Но третьей главы еще не было…
Лена, закончив читать, очень внимательно, торжественно посмотрела на Ваганова. Он стоял перед ней немного смущенный, растерянный, но весь вид его говорил, что ему вовсе не безразлично, что она думает обо всем этом. Лена почти ничего не поняла, но новым, необыкновенным для нее самой чувством открыла в себе глубокое движение; это движение, в котором она не могла еще полностью разобраться, называлось возвышенностью чувств к Ваганову. Он теперь выделился для нее из всех ребят, кого она знала прежде, а выделившись, стоял уже высоко. Она не понимала, не думала еще об этом, но сердце ее напряженно стучало одно: он великий, он умный, он хороший… И если он посвятил жизнь науке, то она должна, обязана посвятить свою жизнь ему. И вместе с этими высокими мыслями о нем, о его науке и о себе она почувствовала в себе и что-то другое, более близкое ей, более важное для ее девичьей жизни. Словно бы то, для чего она создана, для чего жила и будет жить на свете, теперь открылось ей. Она была потрясена своей готовностью благодарно любить и жертвовать собой. И она шепотом спросила его:
— Ты целовался когда-нибудь, Митя?
— Нет… — растерялся он, не ожидая такого вопроса. — Я…
— Какой ты… — слабо перебила она его. — Ты очень, очень хороший…
— Ну что ты…
— Я ничего не поняла… ничегошеньки, — покачала она головой. — Но ты очень хороший. Знай это…
От Кузьминских прудов Ваганов пошел к Ветеринарной академии, и, когда сел на 29-й автобус, вместе с ним оказалась всего лишь одна девушка. Ваганов, подумав, устроился на заднем сиденье, а девушка прошла вперед.
Автобус долго стоял — это была конечная остановка, потом водитель включил зажигание, машина ожила, мелко задрожала. Ваганов, глядя на девушку, забылся и не заметил, как автобус покатил наконец вперед.
Волосы у девушки спадали свободно, и кого-то она очень напоминала Ваганову. Он попытался вспомнить ее лицо и — странно — не мог этого сделать. Он сидел и, отчего-то притрагиваясь к тетради рукой, как бы внушал девушке обернуться, посмотреть на него, только она не слышала его внушений. Изредка, правда, поглядывала в окно, и тогда он видел неясный ее профиль…
Нагоняя на себя странную тоску, он вдруг подумал — как думал теперь часто, — что хорошо бы встать, подойти к девушке и познакомиться с ней. Он был почему-то уверен, что девушка красива и прекрасна.
«И что же, что красива и прекрасна? — тут же холодно спросил себя. — Что во всем этом особенного, влекущего, призывного?»
И вспомнил теперь с особенной ясностью, как губительна, томительна для него окружающая его красота женщин. Устал он быть мучеником, ибо, куда бы ни пошел, где бы ни был, везде одно: красота, красота, красота… Там прошла женщина с красивой гордой головой — зовет к себе, там увидел стройную голенастую девчушку — зовет к себе. Все, все, что ни есть, стремится выразить себя блистательным образом, все стремится к идеалу, совершенству… И ты, как только поймешь сознанием, что стремление это бесконечно, что это само движение жизни и движение это широко, необъятно и неохватно, что не угнаться одному человеку постигнуть все это, объять, то словно бы потеряешь интерес к миру. Только вдруг вновь пройдет мимо тебя иная красавица — и разумение твое далеко-далеко… забьется сердце, оживится чувство, разогреется кровь…
Ваганов неожиданно очнулся и увидел, что автобус уже полон и той девушки впереди нет. Он тихо рассмеялся про себя, ни о чем не жалея и не протестуя внутренне. Вокруг него уже новой красоты, нового изящества и совершенства было достаточно, чтобы продолжать размышлять, если хочешь, прежним образом.
У метро «Рязанский проспект» Ваганов вышел и постоял немного на площадке у входа, чувствуя, как стремительные люди двумя потоками задевают, толкают, затягивают его в толпу. Он улыбался — столько вокруг было незнакомых, добрых, казалось ему, людей, и среди них не было ни одного, кто бы мог взять Ваганова за руку и повести его туда, куда вовсе ему не хотелось.