Дик предпринял последнюю попытку убедить ее. В свое время он не сомневался в своей физической притягательности, чем в полной мере и воспользовался, имея дело с Хейзл, пусть даже внутренний голос и предупреждал его, что она еще девочка. Он догадывался, что Хейзл солгала про свой возраст, но и на это Дик не обратил внимания: он с такой силой хотел ее, что совершенно не думал о последствиях.
— Что ж, тебе повезло.
Хейзл смешалась. Наконец до нее дошел смысл его слов, и она в упор посмотрела на Дика.
— Повезло, что именно ты лишил меня девственности? Это ты хочешь сказать? И кроме того оказался классным любовником? Ну, из всех нахальных заявлений, что мне доводилось слышать, твое явно тянет на первое место!
— Повезло, что полюбила меня! — возмущенно рявкнул Дик. — И что я тебя тоже! А если бы я был обыкновенным бабником, который своего не упустит? Что тогда?
— Тогда я бы в тебя не влюбилась, вот что, — вежливо объяснила Хейзл. — Не лишай меня права на самостоятельный выбор!
Дик несколько успокоился, и жесткая линия его рта смягчилась.
— Я и не лишаю.
— Что-то непохоже.
— Нет, в самом деле. Просто до твоей беременности у нас не было времени как следует узнать друг друга. И к тому же как она протекала!
Хейзл кивнула, вспомнив ту одержимость, с которой медики занимались ею. Появление тройни вообще довольно редкая вещь, по словам гинеколога Хейзл, одна на шесть тысяч четыреста родов. Но факт, что роженица сама была почти ребенком, сделал ее подлинной знаменитостью. Студенты-медики толпились в палате, словно ожидая второго пришествия, и Хейзл чувствовала себя очень важной персоной!
— Да уж, — помедлив, согласилась она. — В больнице меня знала каждая собака! Помнишь? И каждый гинеколог Соединенного Королевства мечтал потрогать мое пузо!
— А помнишь, когда девочки наконец появились на свет?
Голос Дика смягчился от нахлынувших чувств. Но даже всепоглощающее чувство гордости, когда Хейзл благополучно разрешилась от родов, не спасло от огромной усталости, не покидавшей их, особенно Хейзл, в течение первого года жизни малышек.
— Ах ты помнишь? — вкрадчиво осведомилась Хейзл. — Помнишь, как я, пошатываясь от усталости, ходила с красными от недосыпа глазами? И как у девчонок болели животики? А когда резались зубки? У меня катастрофически не хватало времени заняться своей фигурой, что могли себе позволить другие обеспеченные мамочки.
— Потому что ты решительно отказывалась от няни, — мягко напомнил Дик.
Отказывалась. Потому что девочки были ее детьми, ее и Дика, и Хейзл не представляла, что кто-то посторонний может их любить так, как родители. И пусть даже, пока Дик работал, Хейзл тащила на себе весь этот груз — что с того? Как она могла доверить эти драгоценные живые комочки какой-то няне? У своих подружек Хейзл наблюдала этих нянь — молодых девчонок, которых неустанная забота о детях волновала куда меньше, чем возможность потаскаться по магазинам, волоча за собой сопливого младенца. Неужели кто-то мог бы позаботиться о тройне лучше, чем мать?
— Ох, Дик, — вздохнула она. — Ну и начало было у нашего брака!
Размышления о своем теперешнем облике заставляли Хейзл вздрагивать, тем более при взгляде на фотографии десятилетней давности. Но Дика все так же неослабно тянуло к ней, пусть даже им приходилось урывать минуты интимной близости. Теперь она понимала, что большинство молодых пар, как правило, ведут совершенно иной образ жизни. А не угнетала ли втайне Дика необходимость умерять свои сексуальные аппетиты, потому что они постоянно находились в обществе детей? Она подумала о своих трех девочках, о том, какими они стали самостоятельными… Грусть о невозвратном смешивалась с радостью от успехов дочерей, и Хейзл почувствовала, что глаза затуманились влагой.
— Как все изменилось, — прошептала она.
Дик внезапно поднялся и взял ее за руки.
— Но в этом нет ничего плохого, дорогая, — прошептал он, лаская ее ладони подушечками больших пальцев. — Перемены неизбежны, это часть жизни. Подумай, какие безбрежные возможности открываются перед нами в будущем.
— Но ведь твое ближайшее будущее связано с Паолой, не так ли? — кисло напомнила Хейзл.
Она снова приперла его к стене, и Дик нахмурился.
— Я попытаюсь прилетать на уик-энды, — пообещал он, но голос его был сух и отрывист.
— Можешь не утруждаться, — буркнула Хейзл, которой внезапно все осточертело.