Выбрать главу

время давит горло шарфом

с кем бывал я врозь и вместе

дама с позапрошлым шармом

с ней я тискался в подъезде

этот грузный с глазом белым

в зеркало забрался тайно

мальчик добрый мальчик смелый

потерялся ты случайно

на счастливом тротуаре

на трамвайчике беспечном

где лабали на гитаре

где остались мы навечно

кто мои дома состарил

признавайся будет хуже

на каштановом бульваре

подмороженные лужи

* * * ("...и если горечью случайной...")

...и если горечью случайной

скупая память обдерет,

глотни вина в забытой "Чайной"

под заскорузлый бутерброд.

О как мы пили, как мы пели

под "33" и "Солнцедар",

тогда б мы выдержать сумели,

наверно, даже скипидар!

И наши дамы в легких "мини"

(чувихи, кадры и герлЫ)

так были строги и милы,

и так в любви неутомимы...

Пока мы бредили бедово

по нашим кухням и дворам,

один генсек сменял другого,

Нисколько не мешая нам...

Fiorentina

1. ТОСКАНА

                           ...Ты Данту диктовала

      страницы «Ада»? Отвечает, — «Я»

                               Анна Ахматова

Мечта о Флоренции вроде вериг:

Болит — не болит, а тихонечко ноет,

И длится моё проживанье земное,

Двенадцать шагов от окна до двери.

Мечта о Тоскане похожа на дым —

От этих лесов, безнадежно горящих.

Давно бы сыграл я в отъезд или в ящик,

Но разве сбежишь ты от нашей беды?

В моих бесцензурных по-прежнему снах

Я камни топтал и Мадрида, и Ниццы…

Но чаще всего, представляете, снится,

Ночная Флоренция с криками птах.

Здесь воздух так вкусен, бездымен и чист,

Я вижу, как время свивается в узел,

И как пролетают усталые музы

К последним поэтам, не спящим в ночи.

Флоренция словно спасательный круг

В летальной борьбе между болью и светом.

А кто победит… я узнаю об этом

В той жизни, где снова мы вступим в игру.

Мечта о Тоскане покрепче вина,

Но кто виноват в этой странной невстрече…

И пью за клеймо я, которым отмечен,

И в кованом кубке — ни края, ни дна.

2. ФЛОРЕНЦИЯ

Флоренция. Любовь. Растрата

Того, что прежде было свято

И растворилось в тишине.

Нас много били и ломали,

Но нас задумали из стали

Отцы на страшной той войне.

Мечта. Флоренция. Доныне

Я помню, как, невыездные,

Преградам века вопреки,

Закрыв глаза, вовсю бродили,

Листая улицы и стили,

Вдоль Арно — больше чем реки.

Флоренция. Прощанье. Танец...

А если завтра не настанет,

И снег не стает с наших век?

Но Санта-Кроче, как Титаник,

Вплывает в двадцать первый век.

3. ФРЯЗИНЫ

По Москве гуляют фрязины*,

И хула им вслед слышна:

«Образины, безобразины,

Целый день пьяней вина!;

Расшугали девок хохотом,

Возмущая местный люд.

И не думают, а что потом,

Наливают, сладко пьют.

Флорентинцы и миланцы,

Каботинцы, голодранцы,

Как же носит их земля?

Архитекторы, ваятели,

Колокольных дел старатели

И строители Кремля!

4. ПРОСОДИИ

Просодии навязли на зубах...

Но Леонардо так прилипчив — страх!

Кривой, поскольку вообще Пизанский**,

(О нем в анналах есть такая запись) —

То цифры веером, то кролики толпой,

То числа липнут к трубам дымоходным,

А в Турку жмурки тоже всепогодны,

И Леонардо помнит, но другой —

Он золотым сеченьем очарован,

Он с вечностью задумывался вровень,

И целый мир он выгибал дугой...

Два Леонардо чай с вареньем пьют:

Вон тот Да Винчи, этот — Фибоначчи,

И числа рассыпают на удачу,

И кролики под столиком снуют.

Я — рядом на траве, мой голос тих.

Ловлю я свет, дрожащий возле них.

5. ДЖУЛИАНО***

Темна Флоренция в апреле,

В тумане прячется, дичась.

Но слышал он, что камни пели,

В последний день и в смертный час.

Во чреве стынущей Капеллы

Буонаротти грозный бог:

Пространство размечая мелом,

Из камня изгоняет боль.

Сметая мраморные крошки,

Ломая гаснущий сонет,

Хулу не слыша и совет,

Забыв, что есть на свете роскошь

Покоя. Сколько тишины!

Темна Флоренция в апреле,

Когда ножи достигли цели,

И этим все оглушены.

Он смотрит отрешенно, странно.

И в час, когда стоишь пред ним,

Забудь, что в жизни был другим

Богоподобный Джулиано.

6. АНГЕЛ МИШЕНЬКА

Ангел Мишенька родился в малом городке —

золотушный, некрасивый, тихий, словно мышь.

Детство Миши проходило больше на реке:

там, где пили, и любили, и «Шумел камыш»

пели злыми голосами, полными тоски.

Проплывали теплоходы, воя и звеня.

Приезжала на маршрутках или на такси,

словно инопланетяне, бывшая родня.

Пили водку с кислым пивом, жарили шашлык…

Батя был вина пьянее, в драку с ними лез.

Ангел Мишенька боялся, и, набравши книг,

незаметно топал-шлепал в недалекий лес.

Он читал о странных людях, временах, богах,

слабым прутиком рисуя что-то на земле.

Был он прост и гениален, весел и богат,

и его миры роились в предзакатной мгле.

Дома недоноска, психа — в мать и перемать,

никакой он не работник... Видно, потому,

чтобы вовсе не пытался что-то малевать,

мамка-злыдня порешила сплавить в ПТУ.

Здесь его немного били, заставляли пить.

Огрызаться опасался, мягкий словно шелк.

Он из мякиша пытался чудный мир лепить.

Но, как видно, с облегченьем в армию ушел.

Злой чечен заполз на берег, точный как беда,

и солдатика зарезал, тихого, во сне.

Потому-то, понимаешь, больше никогда

Микеланджело не будет в нашей стороне.

7. РОЩА ЧИСТИЛИЩА

          «Скажу про все, что видел в этой чаще».

                                          Данте