Из дверей на улицу вывалилась группа молодежи, от них разило потом и чем-то еще — Вольева решила, что пивным перегаром. Очевидно, они только что занимались армрестлингом: один держал протез руки, оторванный от плеча, другой пересчитывал выигрыш — толстую пачку денег. У всех были традиционные косички — знаки пребывания в криокапсулах — и обычные звездные татуировки, отчего Вольева почувствовала себя старой и завистливой. Она сомневалась, что проблемы ребят выходят за рамки того, где сегодня добыть выпивку и ночлег. Хегази строго посмотрел на них, и они, хоть и притворялись настоящими химериками, явно стушевались. Ведь у него на лице не было живого места, в буквальном смысле, — сплошные протезы.
— Пошли, — сказал он, вклиниваясь в толпу. — Улыбнись, и вперед, Илиа.
В баре было темно и накурено, что давало синергетический эффект в сочетании с музыкой — пульсацией ритмов Бурунди и чем-то похожим на человеческое пение, — а также с ароматами легких галлюциногенов.
Вольевой потребовалось несколько минут, чтобы прийти в себя. Хегази указал на незанятый столик в углу, и она пошла туда, не испытывая ни малейшего энтузиазма.
— Сядем здесь? — предложил он.
— Не похоже, что у нас богатый выбор. Мы должны выглядеть так, будто общество друг друга нам не в тягость, иначе люди заподозрят неладное.
Хегази покачал головой и осклабился:
— Наверняка ты мне чем-то очень нравишься, Илиа, иначе я бы тебя давно ухлопал.
Она села за столик:
— Только бы Садзаки не услышал твоих слов. Он не потерпит угроз со стороны одного триумвира в адрес другого.
— Это не у меня проблемы с Садзаки — напоминаю на всякий случай. Что будем пить?
— Что угодно, лишь бы мой желудок выдержал.
Хегази сделал заказ. Его физиология не запрещала пить спиртное, и они стали ждать, пока линия доставки, проходившая под потолком, привезет стаканы.
— Тебя еще беспокоит эта склока с Суджик?
— Нет, — ответила Вольева, скрестив руки на груди. — С Суджик я сама управлюсь. Да и вряд ли успею хотя бы пальцем к ней притронуться до того, как ее прикончит Садзаки.
Прибыла выпивка в виде небольшого плексигласового облачка со съемной крышкой. Облачко свисало с тележки, бегавшей по рельсам, вмонтированным в потолок.
— Мне кажется, Садзаки мог бы прикончить любого из нас, если бы дело дошло до этого.
— А ведь раньше ты ему верил. Что же заставило тебя изменить свои взгляды?
— Садзаки перестал быть собой с тех пор, как снова заболел капитан.
Вольева огляделась по сторонам. Ничто не помешает Садзаки оказаться в одном баре с ними, даже за соседним столиком. Хегази продолжал:
— До того, как это произошло, они оба побывали у жонглеров образами. Ты в курсе?
— Хочешь сказать, жонглеры что-то сделали с мозгом Садзаки? — Илиа вспомнила голого мужчину, выходящего из волн океана. — Они ведь именно такими вещами занимаются?
— Да, по просьбам желающих. Думаешь, Садзаки захотел стать еще свирепее?
— Не обязательно. Может, еще целеустремленнее. Эти дела с капитаном… — Она покачала головой. — Символично.
— А ты говорила с капитаном?
Этот вопрос она скорее прочла по губам, нежели расслышала.
— Нет. Я не думаю, что он знает, кого мы ищем. Хотя все это очень скоро перестанет быть секретом.
— А твой личный поиск?
— Я же не ищу определенного человека. Мое единственное условие — он должен быть нормальнее Бориса Нагорного. Ну а отыскать такого, сам понимаешь, не проблема. — Ее взгляд скользнул по лицам посетителей бара. Среди них не было явных психопатов, но не было и тех, кого смело можно назвать совершенно нормальным. — Во всяком случае, я на это надеюсь.
Хегази закурил сигарету и предложил другую Вольевой. Она с благодарностью приняла, и минут пять они курили в полном молчании, пока сигарета не стала крохотным красным угольком, окруженным оранжевыми лепестками. Вольева подумала, что следует пополнить запас курева.
— А вообще-то, мой поиск только начинается, — сказала она. — И действовать надо осторожно.
— Хочешь сказать, — со значением усмехнулся Хегази, — что не собираешься рассказывать каждому кандидату о характере предстоящей ему работы, пока не решишь, подходит ли он тебе?
Вольева поперхнулась дымом:
— Разумеется, не собираюсь.
Окрашенный в лазурный цвет шаттл должен был вскоре завершить полет. Ему предстояло лишь сделать прыжок от семейного поместья Силвестов до орбиты Йеллоустона. Силвесту с трудом удалось добиться своего. Кэлвин был крайне раздражен тем, что его отпрыск имеет какие-то контакты с существом, которое сейчас находится в институте. Как будто состояние разума этого существа может заразить Силвеста в процессе таинственного симпатического резонанса. Как-никак Силвесту уже двадцать один! Он вправе сам решать, с кем ему общаться! Да провались он, этот Кэлвин! Пусть хоть дотла сожжет свои нейроны в этой безумной затее со своими семьюдесятью девятью апостолами!