И в его мозгу тут же родился вопрос:
— А зачем им понадобилось сообщать вам все это, если спрятанное за завесой надлежит защищать любой ценой?
— Я не уверен, что это было сделано умышленно. Барьер вокруг завесы, возможно, дал сбой и не отреагировал на мою чуждость. Может быть, он испортился, может… гм… состояние моего рассудка ввело его в заблуждение. Как только я приблизился к границе, между завесой и мной начался обмен информационными потоками. Таким образом я и узнал то, о чем рассказываю. О том, что находится за завесой, о том, как можно обойти ее защиту. Этот орешек машинам не раскусить… — Последняя фраза, казалось, не относилась к сказанному выше; она повисла на несколько секунд, а потом Ласкаль продолжал: — Но вскоре завеса, видимо, поняла, что я чужой. Она отторгла меня, отбросила назад в космос.
— А не проще ли было вас убить?
— Может, она не была полностью уверена в правильности своего решения. Это ведь Пространство Откровения, и я все время ощущал чью-то неуверенность. Вокруг меня шли какие-то важные споры. Стремительные, быстрее мысли. Должно быть, в конце концов возобладала осторожность.
Еще вопрос. Его Силвест хотел задать с той минуты, как Ласкаль начал разговор.
— А почему вы так долго медлили со своим рассказом?
— Я должен извиниться за свою скрытность. Но мне надо было сперва переварить те знания, которые затворники вложили в меня. Эти знания были даны в их терминологии, а не в нашей.
Он замолчал. Все его внимание, казалось, было поглощено меловым разводом, который нарушал математическую точность нарисованной мандалы. Ласкаль лизнул палец и стер пятно.
— Впрочем, эта стадия была легкой. Затем мне пришлось вспоминать, как общаются между собой люди. — Он поглядел на Силвеста настороженными глазами, на которые падала прядь нечесаных, как у неандертальца, волос. — Вы были ко мне добры, не то что другие. И терпеливы. Я решил, что эти сведения могут быть вам полезны.
Силвест вдруг со страхом осознал, что открывшееся окошко в здравый рассудок Ласкаля может так же неожиданно захлопнуться.
— А как мы уговорим жонглеров наложить структуру мышления затворников на человеческий мозг?
— Это просто. — Ласкаль кивнул на свой меловой рисунок. — Запомните эту фигуру и держите ее в памяти, когда будете плавать в океане.
— И все?
— Должно хватить. Присутствие этой фигуры в вашем мозгу будет для жонглеров своего рода переводом просьбы о том, что вам нужно. Конечно, желательно еще сделать подарок. Такие важные вещи у них задарма не делаются.
— Подарок?
Интересно, что можно преподнести в дар существу, похожему на плавающий остров из ряски и морской капусты.
— Придумайте что-нибудь. Но в любом случае подарок должен быть насыщен информацией. Иначе вас сочтут неинтересным. А впустую отнимать у них время я бы не советовал.
Силвест хотел бы задать еще множество вопросов, но Ласкаль снова сосредоточился на рисунке.
— Вот и все, что я хотел сказать, — произнес он.
И это было действительно все.
Ласкаль больше ничего не сообщил ни Силвесту, ни кому-либо еще. Через месяц его нашли мертвым. Он утонул в пруду с золотыми рыбками.
— Эй! — сказала Хоури. — Тут есть кто-нибудь?
Она очнулась от сна, и это все, что ей было известно. Не просто вздремнула после обеда — нет, это было нечто гораздо более глубокое, долгое и холодное. Почти наверняка криосон — подобные вещи не забываются. Она уже пережила такое пробуждение однажды, на орбите Йеллоустона. Абсолютно аналогичные физиологические и неврологические признаки. А вот капсулы, в которой она тогда проснулась, сейчас рядом нет.
Полностью одетая, Хоури лежала на кушетке. Вероятно, кто-то перенес ее сюда, пока она не пришла в сознание. Но кто? И вообще, где она находится? Такое чувство, будто в голове взорвалась граната и разнесла память на куски.
И все же место, где она лежала, казалось до боли знакомым.
Коридор в каком-то дворце? Что бы это ни было, оно заставлено на редкость безобразными скульптурами. Либо Ана проходила мимо них несколько часов назад, либо это всплыли рецессивные фрагменты ее детской памяти — ужасы из няниных сказок. Скорченные, иззубренные, обгорелые статуи нависали над Хоури, отбрасывая демонические тени. Интуитивно, словно в дреме, она подумала, что фигуры должны как-то дополнять друг друга. Этим они и занимались в прошлом, но сейчас, разбитые и измятые, уже не способны выполнять свое предназначение.