— А вы, должно быть, Ана Хоури. — Илиа говорила очень тихо, так, чтобы собеседница ее слышала хорошо, но никто из других потенциальных искателей работы не уловил ни слова. — Насколько мне известно, вы обращались к нашему торговому представителю насчет получения должности на борту.
— Я только что прибыла на «карусель». Решила сначала поговорить с вами, а уж потом ходить по объявлениям.
Вольева понюхала водку.
— Не обижайтесь, но это странный метод.
— Почему? Иногда экипажи получают столько предложений, что практически не вступают в прямые переговоры. — Ана отпила глоток воды. — А я предпочитаю иметь дело с живыми людьми. Мне хочется попасть в нестандартную команду.
— О! — воскликнула Вольева. — Поверьте на слово — команда у нас весьма нестандартная.
— Но ведь вы торговцы?
Вольева с энтузиазмом закивала:
— И мы почти закончили свои торговые операции в системе Йеллоустона. Должна признаться, не слишком удачные. Экономика в упадке. Вернемся сюда лет через сто-двести, поглядим, не пойдут ли дела получше. А будь моя воля, так я бы раз и навсегда убралась из этого убожества.
— Правильно ли я поняла: если захочу к вам попасть, мне следует поторопиться с решением?
— Конечно, но сначала вопрос о найме должны решить мы.
Хоури внимательно поглядела ей в глаза:
— Есть и другие кандидатуры?
— Я не имею права обсуждать с вами такие вопросы.
— Наверняка есть. Все-таки Окраина Неба… Уйма людей, должно быть, стремится туда. И они даже готовы отрабатывать свой проезд…
Окраина Неба? Вольева постаралась ничем не выдать своего изумления. Значит, Хоури думает, что корабль идет к Окраине Неба, а вовсе не к Ресургему! И это единственная причина, по которой она пришла на встречу! Но ведь Садзаки объявил о смене курса — почему она не знает об этом?
— Не самая безопасная планета, но есть и похуже, — сказала Вольева.
— Что ж, пожалуй, я не прочь занять местечко где-нибудь в начале вашей очереди. — Между ними вклинился пластмассовый поднос, подрагивающий под тяжестью выпивки и наркотиков. — Что за должность вы предлагаете?
— Было бы проще, если бы я все рассказала на борту. Сумочка с зубной щеткой у вас при себе?
— Разумеется, при себе. Я ведь очень рассчитываю на это местечко.
Вольева улыбнулась:
— Приятно слышать.
Кэлвин Силвест восседал в своем роскошном кресле возле стены тюремной камеры.
— Хочу рассказать кое-что интересное, — произнес он, поглаживая бороду. — Вот только не уверен, что тебе это понравится.
— Тогда поторопись, а то скоро придет Паскаль.
Насмешливое выражение, никогда не покидавшее лицо Кэлвина, стало еще более явным.
— А я как раз ее и имею в виду. Она ведь тебе нравится, признайся.
— Не твое дело, нравится она мне или нет.
Силвест вздохнул — он так и знал, что будут неприятности. Работа над биографией близилась к завершению, и он участвовал в этом самым активным образом. При всей формальной правильности изложения событий, при всем обилии тонких суждений, дающих возможность толковать их по-разному, получалось именно то, чего желал Жирардо, — весьма хитроумное и эффективное пропагандистское оружие. Будучи пропущенным через биографический фильтр, любой аспект деятельности Силвеста становился губителен для его моральной характеристики. Неизбежно складывалось негативное впечатление о его личности: себялюбец и узкомыслящий тиран. Человек с могучим интеллектом, но совершенно бессердечный, воспринимающий других людей исключительно как роботов, которых можно и нужно использовать в его собственных целях. Да, Паскаль не откажешь ни в уме, ни в таланте. Если бы Силвест не знал всех фактов своей жизни, он бы без всякой критики принял такую трактовку собственного прошлого. На тексте рукописи лежала печать истины.
Тяжело с этим согласиться, но еще хуже то, что этот убийственный портрет нарисовался благодаря показаниям людей, которые хорошо знали Силвеста. И главным среди них — признать это особенно больно — был Кэлвин. Силвест очень неохотно разрешил Паскаль общаться с бета-записью отца. Сделал он это под давлением, но и цену, как тогда думал, затребовал высокую.