Шла девочка со мной
Когда-то, где-то,
Беспечная.
Мы плыли по реке...
Пять лет уже ночами до рассвета
Моя жена спит на моей руке.
Она жена моя,
Нет, не подруга,
Она жена.
Рот молчаливо сжат.
Коль плохо мне, два чёрных полукруга,
Печальные, у глаз её лежат.
Шла девочка со мной.
Пред нами лютой
Пылала полночь
Лунной красотой...
Мою жену с той девочкой не спутай.
Я девочки совсем не знаю той.
1955
* * *
Ты не плачь, не плачь, не плачь. Не надо.
Это только музыка! Не плачь.
Это всего-навсего соната.
Плачут же от бед, от неудач.
Сядем на скамейку.
Синевато
Небо у ботинок под ледком.
Это всего-навсего соната —
Чёрный рупор в парке городском.
Каплет с крыши дровяного склада.
Развезло. Гуляет чёрный грач...
Это всего-навсего соната!
Я прошу: не плачь, не плачь, не плачь.
1965
ЛЮБИМЫЕ
Характер всех любимых одинаков!
Весёлые, они вдруг загрустят,
Отревновав, отмучившись, отплакав,
Они угомонятся и простят,
И зацелуют. Не дадут покою!
Руками шею крепко обовьют.
Взглянув в глаза, к щеке прильнут щекою.
Затормошат. Любимым назовут!
Но лишь попробуй встретить их сурово,
Лишь руку осторожно отстрани,
Скажи: «Сейчас мне некогда!» — и снова
На целый день надуются они.
...Нет трогательней в мире беспорядка
Волос их мягких в тот рассветный час,
Когда они доверчиво и сладко
Спят, разметавшись, на руке у нас.
Любимые!
Когда мы уезжали,
Нас, юных, мешковатых и худых,
Они одни средь ночи провожали
По чёрным лужам в туфельках худых.
Мы строго шли вперёд.
Что нам, героям,
Смятенье их,— дорога далека!
Они бежали за поющим строем,
Стирая слёзы кончиком платка.
Они в ночи стояли вдоль перрона,
Рыдая,
с непокрытой головой,
Пока фонарь последнего вагона
Не потухал за хмарью дождевой.
И в час, когда на тротуарах наледь,
Возвышенных достойных судеб,
Они стояли, чтобы отоварить
Мукою серой карточки на хлеб.
И снилось нам в огне чужого края:
Их комнатка — два метра в ширину,—
Как, платье через голову снимая,
Они стоят, готовятся ко сну.
Любимых, как известно, не балуют —
Два-три письма за столько лет и зим!
Они прижмут к груди и зацелуют
Те десять строк, что мы напишем им.
Они в товарняках, по первопуткам
К нам добирались в тот далёкий год,
С убогим узелком, они по суткам
Толкались у казарменных ворот.
А часовой глядел на них сурово.
Любимые,
не зная про устав,
Молили их пустить и часового
В отчаянье хватали за рукав.
Они стоять могли бы так веками,
В платках тяжёлых, в лёгких пальтецах,
От частых стирок с красными руками,
С любовью беспредельною в сердцах.
1955
* * *
Сосед мой, густо щи наперчив,
Сказал, взяв стопку со стола:
— Ты, друг, наивен и доверчив.
Жизнь твоя будет тяжела.
Но не была мне жизнь тяжёлой.
Мне жребий выдался иной:
Едва расстался я со школой,
Я тотчас принят был войной.
И в грохоте, способном вытрясть
Из тела душу,
на войне,
Была совсем ненужной хитрость,
Была доверчивость в цене.
Я ел — и хлеб казался сладок,
Был прост — и ротой был любим...
И оказался недостаток
Большим достоинством моим.
1957
* * *
Хочу быть начинающим поэтом,
На мэтра говорящего смотреть.
Он грозный ходит, он брюзжит при этом.
Его лицо багрово, словно медь.
Он в кресло спускается устало.
Он пышет трубкой, тяжело дыша...
О, как бы я хотел, чтоб трепетала
В надежде и неведенье душа!
Он щёлкнул пальцами, ища примера,
Нашёл, и голос вверх идёт, звеня,—
Тут что-то из Шекспира, из Гомера.
Я сник. Я стих. Уже он стёр меня...
Но вот он поднимается из кресла,
С улыбкой слабой треплет по плечу.
И ожил я. Душа моя воскресла!
Счастливый, я на улицу лечу.
Средь города, средь бешеного мая
Лечу я, не скрывая торжество,
Тетрадку к сердцу крепко прижимая,
Не видя и не слыша ничего...
1960
ПРОСТОТА
Был мир перед нами обнажён,
Как жуткий быт семьи, в бараке.
Иль как холодный, из ножен,
Нож, оголяемый для драки.
Еда и женщина!..
Сняты
Покровы с жизни.
В резком свете
Мир прост!
Ужасней простоты
Нет ничего на этом свете.
Мы шли. Дорога далека!
Держались мы тогда непрочной,
Мгновенной сложности цветка
И синей звёздочки полночной.
1960
ЛЕТИМ
Звериное тепло домашнего уюта...
А комната — так будто бы каюта.
И кажется, качается диван.
Жизнь за окном — Великий океан!..
А комната? Её несёт куда-то!
На стенке календарь. Какая нынче дата?
А комната? Среди скитаний — стан.
По звёздам держим путь. Вверх подыми секстан!..
Свисают простыни. Нестойкий привкус чада.
И ползает дитя, Бьёт погремушкой. Чадо!
За стенкой холода. Но ход необратим —
И потому вперёд куда-то мы летим.
Дитя бубнит во сне. И пар от молока...
Проносятся в окне со свистом облака!
1965
ЖЕНЩИНА
Весна. Мне пятнадцать лет. Я пишу стихи.
Я собираюсь ехать в Сокольники,
Чтобы бродить с записной книжкой
По сырым тропинкам.
Я выхожу из парадного.
Кирпичный колодец двора.
Я поднимаю глаза: там вдалеке, в проруби,
Мерцает, как вода, голубая бесконечность.
Но я вижу и другое.
В каждом окне я вижу женские ноги.
Моют окна. Идёт весенняя стирка и мойка.
Весёлые поломойни! Они, как греческие празднества,