— Не мо...— Да я вам говорю!
Земным овладевая шаром,—
Покой? Да где он? Нет как нет! —
Сенсация лесным пожаром
Уж охватила континент.
За новостью опешим, за всякой!
Давай известий!.. Без помех
Слюнявой бешеной собакой
Сенсация кусает всех,
Готовьте люминала тонны!
Бессонница вползла в дома.
Сенсация — хоть ставь кордоны! —
Как в средние века чума.
Молва несётся языкаста
На материк с материка!..
...Но старого Экклезиаста
Уж с полки достаёт рука,
1970
ЛОЖЬ
Об истине и не мечтая,
я жил среди родни, и сплошь
вокруг меня была простая,
но разъедающая ложь.
Со смаком врали, врали сладко,
Кто просто лгал, а кто втройне...
Но словно смутный сон, догадка
тоскливо брезжила во мне.
Я робок был, и слаб и молод,
я брёл ночами сквозь туман,
весь в башнях, шпилях, трубах город
был как чудовищный обман.
Я брёл в ботинках неуклюжих,
брёл, сам с собою говоря...
И лживо отражалась в лужах
насквозь фальшивая заря.
1973
НАСТРОЕНИЕ
Пусть беспрестанны наставления,
Советы, как себя вести,
Но яростные настроения
Способны всё снести с пути.
Пусть близко мне до постарения,
И пусть всё валится из рук,
Но яростные настроения
Преображают всё вокруг.
То сетования, то томления,
То радостная полоса...
Смотри, смотри-ка: настроения
Меня несут как паруса!
Ведь мира нет и под оливами...
И настроенья быть должны
По сути самой прихотливыми:
То вдруг белы, то вдруг черны.
То вьются облачными кудрями...
Их принцип неопределим,
Так своенравны, так причудливы.
Неуправляемы, как дым!
Вот так выходят в наступление.
Земля под поступью трещит:
Воинственное настроение
Я впереди несу как щит.
Тоски случайной обострение.
Сбить может с ног любой пустяк!
Я подымаю настроение
Высоко над собой как стяг.
Лишь чуть — и смог я стать бы гением!
Лишь чуть — и смерть мне нипочём!..
Встаю, и вечность настроением
Я протыкаю как мечом.
1968
МОРОЗ НА УРАЛЕ
Был в детстве день. Дымящийся мороз,
Оранжевое солнце из-за леса,
Да иней металлических полос
На розвальнях, лежавших у навеса...
А я не знал, что это всё всерьёз!
И полоз я лизнул для интереса,
Так, как-то просто... И язык прирос
Вдруг намертво к поверхности железа.
Его я с болью, с мясом отодрал!..
Мне часто вспоминается Урал,
Себя я помню плачущим, чумазым...
С тех пор я прожил жизнь уже почти.
Ты сердцем только, друг, не прирасти,
Ведь отдирать-то будешь с болью, с мясом.
1968
ПАМЯТЬ
Мнемозина — по-древнегречески память.
Её когда-то звали — Мнемозина
И поклонялись ей.
На мой же взгляд,
Она ведь просто вроде магазина
Универсального
или, вернее, склад,
Где весело навалены на полки
События за многие года.
И кажется, того гляди, подпорки
Не выдержат и рухнут — и тогда
Как я в поднявшейся неразберихе,
В том хаосе ночном, как в том аду
Облупленный твой домик на Плющихе,
В нём комнату, а в ней тебя найду?
Тьма беспросветна вечности.
Найду ли,
Хлебнув забвенья из ночной реки:
Испуг во сне, и лифчик твой на стуле,
И две
ко мне протянутых
руки?
1962
* * *
Мир облиняет, Выцветут все краски.
И будет чернота.
И я готов
Бродить средь грубо проступившей кладки
Рогож суровых и простых холстов.
Как будто бы раздели и разули!
Наряд боярский сброшен.
Средь пустот
И чёрных балок — там клочок лазури,
Там золотце последнее блеснёт.
И буду я средь бедствия такого
Стоять один, в себе всё истребя.
И вот последним вылиняет слово
«Любимая»,— я так ведь звал тебя.
1962
ГОСУДАРСТВЕННОСТЬ
Я научился понимать
Явления большого ряда...
Меня вела за ручку мать
Туда, на таинство парада...
Сперва пехоты шли полки
Вдруг пушки — без конца и края!..
И, страшно выкатив белки,
Я только охнул, обмирая.
Людей пугая не со зла,
В воинственных доспехах бранных,
Мощь государства снизошла.
В знамёнах. В трубах. В барабанах.
И чтобы шире даль была,
На плечи взял меня верзила...
Меня до пяток потрясла
Вдруг государственности сила!
Бьют в камень миллионы ног.
Пехота движется морская.
И маршал, вытянув клинок,
Стоит, колонны пропуская.
И снова ужас охватил
Мистический, как и вначале,
Когда о стонущий настил
Тупые танки застучали.
...На площади клочки сенца.
Дрожит под маршалом кобыла...
И государство, как птенца,
Меня крылом своим накрыло.
1966
* * *
В это время в малиновой шапке начальник
Дал сигнал. Я к вагону рванул прямиком,
На отлёте держа алюминиевый чайник,
Неопрятно плескавшийся кипятком.
На подножку хотел я вскочить. Без сноровки
Промахнулся, но поручни крепко схватил.
И походных ботинок пудовых подковки
Заскребли о бегущий перронный настил.
И повис я. И как у канатной плясуньи,
Что готова вот-вот потерять высоту,
Зябко волосы мне шевельнуло безумье,
И почувствовал я привкус крови во рту.
Поезд мчал. Я пытался подняться и, тужась,
Вверх хотел подтянуться усильем одним.
И под танец колёс, нагнетающих ужас,
Горло мне разодрало вдруг воплем немым.
Я висел, ручку чайника больно сжимая
В пальцах, красных от бешеного кипятка...
И летела черта надо мною прямая
Горизонта,
отчётлива и далека.
1962