На полном «на серьёзе»
Сижу, скребу пером.
Не слизыванье крема
Иль пенки с молока!..
Центральная проблема,
Как бездна, глубока.
Какое продолженье
С потерею ферзя?!
Серьёзно положенье.
Серьёзней быть нельзя!
Я не меняю позы,
От лампы резкий свет.
Поставлены вопросы,
Я должен дать ответ.
Пифагореец мелет
Про тайны разных числ,
Но всё же мир имеет
Какой-то главный смысл.
Конечно, не снаружи,
Конечно же, внутри!
Перо сжимай потуже
И в суть вещей смотри!
Идёт за летом осень,
Вращая колесо.
Мир глубоко серьёзен.
Серьёзен мир. И всё.
Я думал: я не вечен.
Коль так, то всё — слова!
И я бывал беспечен:
«Всё пена! Трын-трава!..»
И в мир я верил слабо,
Во все его дела.
Но на плечо мне лапа
Серьёзности легла.
Я, не жалея пыла,
Кричал: «Мне всё равно!..»
Серьёзность проступила,
Как через бинт пятно.
Серьёзность средь народа
Явилась вдруг в кабак.
И у меня острота
Застыла на губах.
Мне дух её явился,
И думал, что умру!
Я шуткой подавился,
Как костью на пиру.
Ну и попался в сети
Лет сорок пять назад!
Но ведь и наши дети
Серьёзно в мир глядят.
Суровы в мире песни.
Серьёзны фонари.
Серьёзен мир, хоть тресни.
Хоть лопни. Хоть умри.
1966
ГОРЕЧЬ
В парк с гитарой идём для форсу,
В коверкотовых пиджаках,
И впервые мы вместо морсу
Пиво спрашиваем в ларьках.
Пена пышная прихотлива,
Но как злая полынь горька.
Желтоватую жижу пива
Цедим медленно у ларька
И не морщимся.
Шоколада
Нам не требуется. Ерунда!
Дайте горечи! Вот что надо!
Детство кончено навсегда.
Детство кончено.
Не пристало
Быть сластёнами.
Нам нужна...
Только горечь! И что б ни стало,
Только горечь. Она одна.
Мы идём. Пиджаки нараспашку,
Мы идём...
Продаёт старик
«Мишку», сладкий миндаль, «Ромашку»,
Шоколад «Золотой ярлык»...
1959
КРОВЬ
В этой жидкости красной,
Что в жилах несёт человек,
Нрав такой же опасный,
Как нрав у порожистых рек.
То течёт понемногу,—
Тогда это, впрочем, не в счёт,—
То, взрывая дорогу,
Могучие камни влечёт.
Слышу я, засыпая,
Как точно стучит под виском,
Бродит жидкость слепая,
Скитается в теле людском.
Оцарапай —
и выйдет,
Чуть-чуть вязковата, тепла.
В ней и в лупу увидеть
Нельзя ни добра и ни зла.
Медицине известны
Все данные крови давно,
Но вершины и бездны
И ей разгадать не дано.
Власть имеет такую:
На сердце нежданно плеснёт —
И подросток, ликуя,
На страшный идёт эшафот!
Не она ли бросала
Любовников бедных со скал?
Не она ли спасала
Лодчонку, попавшую в шквал?
И совсем не водою,
А с давних времён до сих пор
Только ею одною
Смывается чёрный позор.
Жидкость бродит по трассам,
Подземною силой сильна,
То, что вытерпит разум,
Не стерпит, пылая, она.
Слышу я, замирая,
По долгим ночам, в тишине,
В край угрюмо из края
Она где-то бродит во мне.
Кто с ней, буйною, сладит?
Кутил, бунтовал и страдал
Отдалённый мой прадед,
Он мне свою кровь передал.
Упрекнуть его не в чем —
Сквозь жизнь он прошёл прямиком,
Был бродягой, и певчим,
И в Сальских степях ямщиком.
Он вставал над упряжкой
И свистом округу пугал.
Он кричал и с оттяжкой
Вожжами коней обжигал.
Он плевал на ладони
И в темень хлестал наугад...
До сих пор ещё кони
В крови моей где-то летят!
Кровь по жилам по тонким
Моя отгуляет, а там
Отдалённым потомкам
Её я в свой срок передам.
1957
СНЫ
Различных снов я в жизни видел много.
Мне были сны нелёгкие даны.
В набат полнощный бьющая тревога
Огнём мои окрашивала сны.
И были кратки сны мои, как порох,
И были длинны, словно канитель.
Я видел сны такие, от которых
Я в ужасе садился на постель.
И я кричал во сне — меня будили.
Я засыпал и вновь кричал, больной.
А были сны, что тихие сходили,
Как на цветы роса нисходит в зной.
Весёлый сон весёлым сном сменялся,
Напоминая лёгкую игру.
Мне говорили: — Ты во сне смеялся! —
Я ж ничего не помнил поутру.
И женщину я видел: в покрывало
Закуталась, улыбкою маня.
И руки я тянул, и уплывала
Та женщина навеки от меня.
Как карточки подмокшие туманны,
Как фильмы довоенные темны...
Я сны не осуждаю за обманы,—
За что винить! На то они и сны!
1958
НАЧАЛО НАЧАЛ
Вот мы, голые, встали пред военкомом.
Вот нам пальцами доктор о грудь постучал,
И за окнами криком густым, незнакомым
Паровоз объявил о начале начал...
Бьётся кружка с противогазной коробкой.
Эй, приятель, да ты побледнел неспроста!..
Он недвижен. И медленно божьей коровкой
Капля алая вытекла вдруг изо рта...
И пошло. Словно тесто, что выпеклось комом,
Лагеря и бараки. Поспать бы, поесть.
С той минуты, когда мы пред военкомом
Молча голые встали — такие, как есть,
1945
* * *
Обложка иностранного журнала:
Вот женщина.
Она обнажена.
Она победно лавры пожинала
За красоту.
Мир потрясла она!
Она в чулках. А вот она на пляже.
У телефона. Как хохочет рот!
А это кто под душем?
О, она же!
Она в трико и в полуоборот.
Она в отеле. Вот она в постели.
Она пьёт с другом...
Мир у женских ног.
Крадётся в сердце ужас:
неужели
Всё это цель, конец, венец, итог?