Липучка продолжал чувствовать огромную симпатию к своим родителям за их заботу о Сестренке и с нетерпением ждал метаморфозы, чтобы, уже как признанное всеми дитя человеческое, дать им истинное утешение. Сердце разрывалось смотреть, как каждый из них пытался уговорить девочку хоть что-нибудь сказать (в тот момент, когда другого рядом не было), как хватались они за каждый случайно вырвавшийся словоподобный звук из тех пяти-семи, которые она умела издавать, с какой надеждой они повторяли его снова и снова. Ему больно было понимать, что пугает их все сильнее не столько задержка в ее развитии (с этим они уже свыклись), сколько явственно возрастающая ее злобность, направленная, главным образом, на Малыша, хотя пара кошек и Липучка тоже получали свою долю. Однажды, застав Малыша одного в кроватке, Сестренка принялась острым углом деревянного кубика колотить Малыша по выпуклой, покрытой легким пушком голове, оставляя красные треугольные ссадины. Киса-Иди-Сюда застала ее за этим занятием. Но что же она сделала?.. Принялась тереть голову Малыша, пытаясь скрыть от Старой Конины эти ссадины!
В тот же вечер Киса-Иди-Сюда выписала из газеты в свою записную книжечку телефон психопатолога.
Липучка отлично понимал, что Киса-Иди-Сюда и Старая Конина искренне верят, будто они родители Сестренки, что они переживают за нее так глубоко, как только можно переживать за дочь, поэтому он, со своей стороны, делал все, что мог, чтобы им помочь. Он вдруг почувствовал, что привязался к Малышу — жалкому маленькому прото-коту, глупому и беззащитному, — привязался настолько, что произвел себя в его добровольные стражи, стал спать в его спальне, начиная с шумом носиться по комнате, стоило лишь Сестренке там появиться. Во всяком случае, он осознал, что как будущий взрослый член кошко-человеческого семейства он несет за него свою долю ответственности.
Добровольно принятые моральные обязательства, говорил он себе, играют такую же важную роль в духовном созревании котенка, как и груз интуитивных прозрений, которыми ему не с кем поделиться, и все возрастающее количество тайн.
Взять, например, историю с беличьим зеркалом.
Липучка довольно рано решил для себя проблему обыкновенных зеркал и появляющихся в них призрачных созданий. Короткое изучение, обнюхивание и одна-единственная попытка пройти сквозь твердую поверхность зеркала в гостиной убедили его в том, что зеркало — это граница иллюзорного или, по крайней мере, герметично запечатанного мира (возможно, творение чистого духа), в котором живут безобидные подражательные призраки, включая молчаливого Липучку-Второго, который так мягко и холодно прикасался к нему лапой.
Точно так же, давая волю своему воображению, Липучка думал о том, что было бы, если бы однажды, глядя в зеркальный мир, он потерял власть над своим духом и позволил ему скользнуть в Липучку-Второго, а дух того впустил бы в себя, — короче, если бы он поменялся местами с лишенным запаха призраком котенка. Липучка-второй обречен на жизнь, состоящую целиком из имитации, ни в чем не может проявлять собственную волю, разве что — иметь обо всем свое собственное мнение, никак его не выражая. Ну, и носиться (с неплохой, надо признать, скоростью!) от одного зеркала к другому, чтобы не отстать от настоящего Липучки. Во всех остальных отношениях жизнь его — болезненно тупая и тяжкая, решил котенок. Поэтому, глядя в зеркало, надо крепче держаться за свой дух.
Но это еще не о беличьем зеркале.
Однажды утром он сидел на подоконнике в спальне и глядел на крышу подъезда. Суть окон была ему уже достаточно ясна — это некие полузеркала, по ту сторону которых находятся два разнородных пространства: бледный зеркальный мир и так называемая улица — грубая и жестокая страна, наполненная таинственными и странно осмысленными шумами, куда взрослые люди неохотно отправляются время от времени, надевая для этой цели специальную одежду и очень громко прощаясь, чтобы друг друга успокоить, но достигая этим прямо противоположного эффекта. Сосуществование двух видов пространства не было неразрешимым парадоксом для котенка, державшего в голове набросок первых двадцати семи глав "Пространства-времени для прыгуна" — книге, в которой сосуществование различных пространств как раз и составляло одну из главных тем.