— И то правда, — кивнул кап-раз, вставая.
Зинка поднялась из-за стола и добавила как бы между прочим:
— Гальку-то, слышал, на пять лет осудили. Кузьминишна рассказала, вот так. Суд сегодня был. И то спасибо, что защитника хорошего выдали. Смягчающие нашел. Родня-то Толькина на пересуд подавать хочет. Мать прямо в суде кричала: «Если не засудите под расстрел, я сама ее убью! Зубами горло перегрызу!» Это племяннице-то! Ужас, до чего озверели все.
Серега принял это к сведению и стал раздеваться.
Забравшись под одеяло и выключив свет, он закрыл глаза, но заснуть не мог. Ему мешал оставшийся на подушке запах духов. Вчера подушка тоже пахла духами, но это были Люськины, тяжелые какие-то, приторно-кислые. А теперь подушка пахла Алей. Это вызывало совсем еще свежие воспоминания, волновало и не давало уснуть.
Через некоторое время из Зинкиной комнаты послышался невнятный шепот, глухое ворчание Зинки, а потом легкое поскрипыванье. Видно, Иван не зря любовался «цивилизацией»…
СУДЬБА «ИСХОДА»
Четверг, 26.10.1989 г.
Домовитов и Зинаида ушли от Семы не с пустыми руками. Он загнал им четыре кассеты по двести пятьдесят рублей за штуку. Там были «Красная жара», «Экстро», «Возвращение Джедая» и «Греческая смоковница». Даже по Семиному прейскуранту это было многовато, но, как известно, предложение и спрос находятся в связи с ценой, а если предлагается мало при большом спросе, то цена растет.
Утром Зинка встала несколько более доброй, чем обычно, и не успела испортить Сереге настроение раньше, чем тот покинул дом.
Он никак не предполагал, что, выйдя на работу, встретится с Леной. Та ждала его в фойе, у лестницы на второй этаж.
— Здравствуй, — сказала она так тихо, что у него сжалось сердце.
Сереге вдруг показалось, что произошло еще что-нибудь страшное: например, с Алей… Или в Москве кооперативы закрыли. Или въехал генерал на белом коне, сжег гимназию и упразднил науки.
На самом деле ничего не случилось. Просто у Лены сел голос. Должно быть, приняла она немного больше коньяку, чем предполагала Аля. Похмельные женщины вообще выглядят не очень, но одно дело Галька или Люська, а другое — такая интеллигентная дама, как Лена.
— Пошли ко мне наверх, — мрачно предложил Серега, — если есть о чем говорить.
— Есть, — просипела Лена.
Молча поднялись в кабинет изокружка. На этаже было пусто, но Серега запер дверь на ключ.
— Она была у тебя? — спросила Лена.
— Была. Что тебя еще интересует?
— Ничего. Она мне сегодня утром все рассказала. С удовольствием и откровенностью. Вытирала об меня ноги, даже сладострастно как-то. Единственно, чем я ей ответила, — это молчанием. Ей оно больше всего не понравилось. Твое поведение меня не удивило. Ее — шокировало! Между прочим в «Спектре» трижды задумаются, прежде чем выбрать ее председателем. Все-таки могла бы подождать, пока похоронят Владика. У меня к тому же есть разные сомнения насчет исхода следствия.
— Что еще? — холодно спросил Серега.
— Я прошу тебя приехать в Москву. Завтра мы будем их хоронить.
— А мальчишек?
— Не знаю. Они меня не интересуют. Приедешь?
— Возможно. Если ничто не помешает. Только мне негде остановиться…
— Остановишься у Али. У нее отец — достаточно высокий чин. Пять комнат на пятерых; отец, мать, бабушка, дед и она сама. Адрес я тебе дам.
— Да? Но она меня не приглашала. А к тебе я не поеду, извини.
— Напрасно. Я не стала бы покушаться на твое целомудрие.
— Мне неприятно. Я не хочу видеть «Невского» и «Фрегат».
— Я сегодня уезжаю, — понимая, что зацепиться больше не за что и уже надо уходить, произнесла Лена.
— Счастливого пути.
— Безжалостный ты, — вынесла Лена приговор. — Прощай!
Серега выпустил ее за дверь и услышал, как удаляется стук каблуков по паркету. Нет, вовсе не безжалостный он был, а стыдливый. Нельзя, невозможно ему изображать раскаяние, если раскаяния нет! И так уж весь во лжи. А за ложь мать всегда карала «высшей мерой».
Помаявшись до обеда в клубе над кинорекламой, Серега отправился в Дом пионеров. Сегодня на занятия пришел только один — тот самый новичок, который на вопрос: «Какого цвета снег?» — ответил: «Мутно-прозрачный». Звали этого новичка Володя, а на Вовку, Вову и тем более на Вовочку он не откликался. Последнее Серега понимал — как-никак, Вовочка был героем многочисленных и очень похабных анекдотов.
— Ну что, будем заниматься? — спросил Серега. — Или по случаю холода отменим?
Действительно, в Доме пионеров отопительный сезон еще не начался. Только ли в нем не топили или еще где-то, Серега не знал. В клубе топили вовсю, а дома небось уже сейчас грела печь Зинаида.