Ложась спать, Серега думал, что заснет сразу — до того валила с ног усталость. Он действительно заснул почти мгновенно, но отчего-то проспал немного, два часа — самое большее. И, проснувшись, он ощутил себя в каком-то страшном, тревожном состоянии. Такое состояние он давно уже не испытывал. Были в жизни случаи, когда ему грозила реальная опасность, были случаи, когда опасность была даже более чем реальной, — например, совсем недавно, на дороге… Однако состояние, когда боишься неведомо чего, Серега испытывал только в детстве. Настоящая война закончилась, когда до Сереги-ного рождения оставалось еще четыре года. Это теперь Серега понимает, что та война была ужасна и невероятно жестока. Тогда, когда Сереге было лет десять, он жалел, что родился так поздно. И жалел он по двум причинам: во-первых, потому, что завидовал отцу и матери, воевавшим против фрицев, а значит, занимавшихся, как он тоща полагал, веселой и увлекательной игрой, хотя и чуточку опасной — убить могут! Во-вторых, он очень боялся, хоть и не говорил об этом, войны грядущей, атомной. Про атомную бомбу ему рассказывала мать: «Выдумали заразу такую! С самолета сбросят — и город — в головешки! А кто жив останется — умрут. Болезнь получается такая, лучевая; волосы выпадают, зубы, а потом заживо сгниваешь…» Отец тоже поддакивал: «Вот, Серега, расти скорее, в летчики пойдешь. Будешь американцев сбивать, чтоб не пролетели с бомбой». Сказал он это всего за три дня до 1 мая 1960 года. Не то через день» не то через два мать с отцом и Серега с Зинкой собрались на кухне. Настроение у всех было мрачное. Все уже знали, что наши сбили американский самолет и взяли в плен пилота.
— Война будет? Мам, война будет? — спрашивал тогда Серега, чувствуя, что и мать, и отец явно встревожены. — Вы на войну пойдете?
— Посмотрим, — ответил отец, — пока не звали…
— Пойдем, — проговорила мать, — вас с Зинкой — в детдом, а сами — на фронт.
Даже сейчас, через столько лет, Серега был готов поклясться, что она не шутила. Матери ведь тогда было еще далеко до сорока. Кто знает, может быть, ей уже виделись в перекрестье прицела пятнистые комбинезоны американцев?
— А они в нас атомную бомбу не бросят? — спросил Серега.
— Могут, — вздохнул отец. — Эх, да если бы война была такая, как прошлая…
— Ничего, — твердо сказала мать, — поди вон, долети еще до нас… Один вон сунулся, разведал… Жалко, что он на меня не свалился! Мужики ему добрые попались, даже по мордам, небось, не набили.
— Набили, — произнес уверенно отец, — чего ж, в газете писать будут, что ли?
— Судить, небось, будут. Как ты думаешь, расстреляют?
— Шпиона положено… Если не расскажет все, что попросят.
Тогда же, на следующий день, бабка Кузьминишна, а также еще несколько старух побежали за солью и спичками. По прошлой войне знали — главный дефицит!
Потом все улеглось помаленьку. Правда, Никита Сергеевич Хрущев тогда разок обмолвился: сказал, что ежели с американских баз и дальше будут к нам залетать американские самолеты, то мы ударим по этим базам. Теперь об этом забыли почти все, а вот Серега хорошо помнит. Прошло всего два месяца после истории с У-2, и произошел тот случай, которого Серега тайно боялся: на Севере, у Святош Носа, советский летчик, капитан Поляков, сбил еще один американский самолет РБ-47, причем четыре американца погибли. Странно, но таких ахов и охов, как в первый раз, эта не вызвало, даже за солью никто не побежал. И днем Сереге не было страшно. Все были вроде бы ничем не обеспокоены, занимались своими делами и даже не вспоминали о тон обмолвке первого секретаря. Только Серега вспоминал и думал: «Неужели вот сейчас, ночью, может все начаться? А вдруг вот сейчас Хрущев отдаст приказ, и полетят наши на Америку… И начнется!» И все пойдет без него, потому что сам он, Серега, маленький, на фронт его не возьмут, и будет он отсиживаться в каком-нибудь бомбоубежище с Зинкой, а мать и отец уйдут и опять будут воевать…