Третий год Сереге не хотелось ехать на Кавказ, слишком много катастроф. Гоша, тот без страха и сомнения кричал: «Вредительство! Контра! Контра кругом! Даешь нового Сталина с Берией!» У Гальки то же обстоятельство вызывало несколько иную реакцию: «Это все экологи, их работа! Чтоб заводы позакрывали, они специально их рвать будут! Экологов этих в ЦРУ готовят, сама слышала». В клубе же, где собирались разного рода неформальные группы, можно было услышать речи такие отчаянные, иго Серега, малярничая где-нибудь в соседней комнате, даже пугался. Одни орали, что надо завязывать с социализмом и строить капитализм, пока все еще не рухнуло. Как это сделать — никто толком не объяснил. Другие, наоборот, тоже громко кричали, что очень даже хорошо, что все рухнет, тогда легче будет все построить по новой, но уже так, как у цивилизованных людей. Третьи таинственно шуршали газетками с надписями на иностранном языке, «Московскими новостями» и даже отпечатанными на ксероксе изданиями ДС по рублю за штуку. У четвертых был бравый виц и колокола на черных майках.
Но вот интересно: во всех этих командах был народ в основном с высшим образованием. Город уже разросся, и такого народа набралось полно. Однако работяг среди них было явно маловато, и Сереге казалось, что это неплохо. Нет, так, как Гоша, он к перестройке не относился. Насчет того, что Сталин кое в чем виноват, у него сомнений не было. Но он никак не желал считать, что семьдесят с лишним лет народ маялся дурью. Не верилось, что россияне, которые в семнадцатом запросто скинули 300-летнюю монархию, так уж легко и просто стали терпеть «инородца-узурпатора». Что-то не склеивалось ни у тех, кто держал курс на Запад, ни у тех, кто звал к допетровским временам. Иной раз Сереге совершенно четко думалось — зачем это народ будили? С сонным как-то спокойнее.
Нет, телевизор — это не занятие. Надо было идти к Гальке.
…Мытья, конечно, не получилось — не затем она его звала. Получилась похабщина и пьянка, а потом опять ему пришлось месить тесто, уже в Галькиной кровати, и опять с перерывами почти до утра. Утром снова был выходной, и опять спали до полудня. Разбудила их какая-то Галькина родня, три мужика и две бабы, которые явились ее поздравлять с днем рождения. Оказалось, что день рождения у Гальки был в прошлом месяце, но гости пришли со своим. Серега выпил сто грамм и сбежал домой. Все вроде пришло в норму, и теперь можно было возвращаться к холсту.
…Как настала ночь — Панаев не помнил. Он не отходил от холста, не ел, не курил и не бегал в туалет. Все эти дела он сделал только после того, когда все вышло. Сначала навестил сортир, потом поел, а уж только под финиш закурил. Во всем теле и даже в мозгу была приятная усталость и какая-то удивительная безмятежность. У Гальки во дворе слышался мат, звон посуды, бабий визг, удары, топот ног, но Серега чувствовал, что все это далеко, где-то за орбитой Плутона, а то и вообще в иной Галактике.
Сидя на чурбачке, он пускал кольца дыма в звездное небо, изредка зажмуривая глаза и видя мысленно свое творение. Со стороны глянуть — рехнулся, потому что время от времени Серега покачивал головой и тихонько смеялся. Мимо его ушей прошло даже настырное пиликанье сирены милицейского «газика» и лилово-голубоватое мерцание мигалки. И даже усилившийся от этого шум не вывел его из забытья: ни истошные вопли какой-то женщины, ни рявканье милиционеров, ни крики ошалелых мужиков… Его остудила только мертвая тишина, которая настала после того, как укатил «газик». Догорела пятая подряд' папироса, и Серега, пошатываясь, пошел спать.
ГОСТЬ
Понедельник, 16.10.1989 г.
Изокружок работал в клубе с пяти до семи вечера, завклубом на сегодня с утра был где-то на совещании, а потому торопиться на работу не стоило. Серега впервые за три дня побрился, почистил зубы от табачного нагара и алкогольного перегара. Прибрал весь бардак, оставшийся от выходных, перемыл посуду и даже подмел двор, чего вообще уже год не делал.
И тут к его воротам неожиданно подкатила изящная, явно содранная с какой-то иноземной марки автомашина — новенький «Москвич-2141». Из «Москвича» легко, как-то по-импортному элегантно, выбрался молодой бородач в голубых варенках и такой же блузе, поглядел на запыленный номер, прибитый к торцу одного из бревен, составлявших Серегин дом, и стукнул в калитку. Что-то было в этом молодце знакомое. Уже подходя к калитке, чтобы отодвинуть засов, Панаев вспомнил его — это был новый муж его бывшей жены. Он их когда-то знакомил, но вовсе не с такой перспективой. Чем же Серега обязан этому визиту?